Читать «Сталин. Мой товарищ и наставник» онлайн - страница 31

Он мне снова:

– Так вы все-таки шантажист! Вон!

Когда Сталин мне про работу в кружках разъяснял, он среди прочего сказал и о том, что с каждым человеком надо говорить на его языке. Не в том смысле, что с армянином на армянском, а с грузином на грузинском, а в том, что с простым человеком нужно говорить по-простому, так, чтобы он тебя понимал. Я этот совет понял в более широком смысле. Ты мне «ну!» говоришь и вон гонишь? Получи то же самое и с процентами!

– Заткнись! – рявкнул я и хватил кулаком по столу так, что крышка на чернильнице подскочила. – Заткнись и выслушай меня до конца!

Он к такому обращению не привык. Как же – хозяин, богач, старший сын. Если только отец мог на него голос поднять, и больше никто. Опешил, умолк, сидит и глаза на меня пучит. На шум кто-то заглянул в кабинет, но Бозарджянц только бровью повел, и дверь закрылась. Ай, думаю про себя, молодец ты, Симон-джан, правильно разговор продолжил. С такими так и надо. Я потом не раз этот способ использовал в общении с буржуями. Как начинают грубить и орать, я им еще большую грубость в ответ. Всегда срабатывало.

– Хочешь, чтобы фабрика работала без забастовок, плати нам каждый месяц десять процентов от прибыли, вот такое у меня предложение, – говорю ему. – Очень выгодное.

Иосиф сказал, что в случае отказа нужно сразу же устраивать показательную забастовку, иначе нас всерьез воспринимать не будут. На фабрике Бозарджянцев забастовку устроить было так же просто, как яблоко съесть, потому что они своих работников штрафами замучили крупными. Опоздал – штраф, заболел и на работу не вышел – тоже штраф. Если кто-то из их рабочих заболевал, то жена сначала на фабрику бежала, мастеру сообщить, чтобы штраф за прогул не выписывал, а после уже за доктором. Говорили, что штрафы у Бозарджянцев отдельной статьей дохода в бухгалтерии значатся. У других табачных фабрикантов посвободнее было, а Галегов, например, вообще никого не штрафовал. Но у него и фабрика была маленькая, одно название, две дюжины работников всего. Там и отношения были свойские.

– Позвольте узнать, – уже вежливо спросил Бозарджянц, – а кому это «вам»?

Я ему так же вежливо ответил:

– Если вы подумаете как следует, то сами ответите на свой вопрос. 22 апреля вы в городе были или уезжали куда-то?

Он все понял. Дернул себя за ус и говорит:

– Десять – это много. Могу дать три процента.

У меня чуть сердце не остановилось от радости. Получилось! Все получилось! Раз торговаться начал, значит, все понял. И десять процентов я правильно назвал. Должен же быть запас для торга, с этой публикой без торга ни о чем не договоришься.

Сторговались мы на семи процентах. Первый взнос мне Бозарджянц прямо сразу и сделал.

– Расписку напишите, пожалуйста, – попросил.

– Мы расписок не пишем, – ответил я. – В нашей среде людям принято на слово верить. Да и что вам даст моя расписка? Вы с ней что, к мировому пойдете?

Мы после долго с товарищами смеялись над этой распиской. Сами друг над дружкой тоже стали подшучивать: «Напиши-ка мне расписочку».