Читать «Солист Большого театра» онлайн - страница 33

Матвей Хромченко

После очередного спектакля «Севильский цирюльник»: граф Альмавива – С. Хромченко, Розина – В. Фирсова, Фигаро – И. Бурлак (Стрельцов)

Все отзывы о Соломоне Хромченко сводились к оценкам его голоса и певческой манеры, например «Голос артиста, редкостной красоты, мягкости и пластичности тембра, одинаково ровно звучит во всём диапазоне, его пение отличает эмоциональная и предельная дикционная ясность, умение раскрыть все оттенки, образность слова». Или: он «мастер оттенков. Его пение, то широкое и раздумчивое, то мягкое и прочувствованное, то весёлое и задорное»… И только автор одной рецензии «Достоинство артиста не только в его превосходных вокальных возможностях. Основное, что привлекает в искусстве С. Х. – это культура пения, отсутствие погони за внешними эффектами (столь соблазнительных для иных артистов), редкая простота, музыкальность и стильность толкования исполняемых им произведений» – хоть что-то подметил: «Голос певца льётся, лаская слух, однако вокальная сторона пения находится под постоянным художественным контролем артиста, являясь не целью, а только средством для раскрытия образа» (курсив мой – М. Х.; цитаты из разных рецензий, от сольного концерта в Харьковской филармонии, июнь 1941-го, газета «Красное знамя», до 1961-го в газете «Пензенская правда»).

Я не театровед и о ролях отца ничего писать не буду, это как рассказывать слепому о колорите картины или глухому об уникальности тембра. Кто не видел артиста (любого) на сцене, тому никакой рассказ не поможет. И всё, что дальше я пишу – это частное мнение любителя, пусть и со стажем, именно так прошу относиться к моим «убеждён». Возможно и даже, скорее всего, в моих пристрастиях-вкусах я старомоден, но ничего поделать не могу, в такой эстетике моим окружением, внимая ему, воспитан.

Итак, я убеждён, что в классической опере важнее всего – было, есть и будет – не артистизм, а голос, говоря высокопарно – звучащая душа. Ликующая, страдающая, умиротворённая.

«Однажды, когда Юрский в Центральном Доме Художника читал „Сорочинскую ярмарку“, в зале погас свет. Зритель не сразу сообразил, что это накладка. А через минуту решил, что он и не нужен. Темнота смыла „грим“ жеста и мимики, оставив Сергею Юрьевичу один инструмент – голос. И этого оказалось достаточно для великолепного спектакля» (Юрий Рост, «Новая газета», март, 2015 г.).

Казалось бы, если драматический актёр – не любой! – может только голосом передать весь драматизм содержания, то певцу легче, ведь ему помогает музыка. Но нет, даже если он владеет жестом, мимикой и другими средствами сценической выразительности, ему передать «упакованное» в музыку содержание голосом, как в балете танцем, много сложнее.

Между прочим, этого преподать никто не может: «Поставить голос под силу каждому хорошему профессору, – говорила Мария Каллас, – но наполнить голос силой эмоций ни одному профессору в мире не под силу. Научить чувствовать невозможно. Это талант, с которым рождаются».