Читать «Собрание сочинений в 25 томах. Том 9» онлайн - страница 117

Помню тоже — спросил я его: почему бог людям мало помогает?

— Не его это дело! — объяснил он мне.— Сам себе помогай, на то тебе разум дан! Бог — для того, чтобы умирать не страшно было, а как жить — это твое дело!

Рано забыл я эти речи его, а вспомнил — поздно и оттого много лишнего горя перенес.

Замечательный был человек! Все люди, когда удят, не кричат, не разговаривают, чтобы не пугать,— Ларион поет неумолчно, а то рассказывает мне жития разные или о боге говорит, и всегда к нему рыба шла. Птиц ловят тоже с осторожностью, а он всё время свистит, дразнит их, беседы с ними ведет, и — ничего! — идет птица и в чапки и в сеть. Опять же насчет пчел — рои отсаживать или что другое,— старые пчеляки с молит* вой это делают, и то не всяк раз удается им, позовут дьячка — он бьет пчел, давит их, ругается матерно, а всё сделает в лучшем виде. Не любил он пчел: они у него дочь ослепили. Забралась на пчельник девочка — три года было ей,— а пчела ее в глаз и чикнула; разболелся глазок да ослеп, за ним — другой, потом девочка померла от головной боли, а мать ее сошла с ума...

Да, всё он делал не как люди, ко мне ласков был, словно мать родная; в селе меня не очень жаловали: жизнь — тесная, а я — всем чужой, лишний человек. Вдруг чей-нибудь кусок незаконно съем...

Приучил меня Ларион ко храму, стал я помогать ему по службе, пел с ним на клиросе, кадило зажигал, всё делал, что понадобится; сторожу Власию помогал порядок в церкви держать и любил всё это, особенно зимой. Церковь-то деревянная, топили ее хорошо, тепло было в ней.

Всенощная служба больше утренней приятна мне была; к ночи, трудом очищенные, люди отрешаются от забот своих, стоят тихо, благолепно, и теплятся души, как свечи восковые, малыми огоньками; видно тогда, что хоть лица у людей разные, а горе — одно.

Ларион любил службу во храме: закроет глаза, голову рыжую кверху закинет, кадык выпятит и — зальется, запоет. До того доходил, что и лишнее певал,— уж поп ему из алтаря знаки делает — куда, дескать, тебя занесло? И читал тоже прекрасно, нараспев, звонко, с ласкою в голосе, с трепетом и радостью. Поп не любил его, он попа — тоже и не раз, бывало, говорил мне:

— Какой это священник! Он не поп, а барабан, по которому нужда и привычка палками бьют. Был бы я попом, я бы так служил, что не токмо люди — святые иконы плакали бы!

И это верно — нехорош был поп на своем месте: лицо курносое, черное, словно порохом опалено, рот широкий, беззубый, борода трепаная, волосом — жидок, со лба — лысина, руки длинные. Голос имел хриплый и задыхался, будто не по силе ношу нес. Жаден был и всегда сердит, потому — многосемейный, а село бедное, земли у крестьян плохие, промыслов нет никаких.

Летом, когда и комар богат, мы с Ларионом днюем и ночуем в лесу, за охотой на птиц, или на реке, рыбу ловя. Случалось — вдруг треба какая-нибудь, а дьячка нет, и где найти его — неведомо. Всех мальчишек из села разгонят искать его; бегают они, как зайчата, и кричат:

— Дьячок! Ларивон! Айда домой!