Читать «Смирновы. Водочный бизнес русских купцов ов» онлайн - страница 3

Сегодня май 1934 года.

Сколько мне осталось жить, я не знаю.

Я жду приговора врача после очередной болезненной операции на моей исстрадавшейся плоти и, вспоминая всю свою жизнь, стараюсь понять, как Божий промысел забросил меня в эти края. Как случилось, что свой жизненный путь я закончу вдали от людей, которых бесконечно любил и продолжаю любить, вдали от родных могил? В чужой мне Франции, не очень хорошо относящейся к русским скитальцам, так и оставшимся подданными далекой России, которая жесточайшим образом обошлась со своими сыновьями.

Я вспоминаю мою жизнь и моего самого любимого человека, любовь к которому я пронес через всю мою жизнь, – дорогого батюшку Петра Арсеньевича Смирнова…

Как я был в Белой армии

…Большевики не собирались оставлять меня в покое, так как я был потомком дореволюционного «водочного короля» Петра Арсеньевича Смирнова.

Его имя вызывало у них животную ненависть.

Для меня началось самое страшное – травля, бесконечные обыски, угрозы. Из моих домов в Москве и Санкт-Петербурге изымалось все, что не соответствовало их новой идеологии.

В нашей семье с незапамятных времен хранился старинного письма образ Спаса Нерукотворного. Мой батюшка Петр Арсеньевич сделал для этой иконы золотую ризу, которая в начале каждого года украшалась драгоценными камнями. Икону после смерти родителей я выкупил у братьев за 40 000 рублей.

Во время одного из обысков комиссар заметил икону, прикрытую шкафом.

– Ну-ка, снять ее! – приказал он солдатам. Те полезли резво снимать икону со стены. Я стал протестовать:

– Послушайте, господа! Это – родовая святыня, ею вся наша семья дорожит!

Комиссар лишь рассмеялся и ответил:

– Коли дорожите, я вам ее оставлю. Нам этой дряни не нужно.

Он содрал с иконы золотую ризу, а образ Спаса Нерукотворного бросил мне прямо в голову.

Мне удалось увернуться, и образ упал на пол. Старинное дерево раскололось надвое.

– Держите вашу «ценность»! Молитесь!

Солдаты с хохотом сунули золотую ризу в мешок, доверху наполненный нашими вещами, и унесли ее с собой.

«В следующий раз они придут уже не за золотой ризой», – подумал я.

Со слезами на глазах я подобрал образ с пола, кое-как скрепил его и спрятал на чердаке, завернув в тряпицу, чтобы потом перепрятать в более надежное место.

В конце концов я привез образ в беженство. Скрепив его сзади деревянными дощечками, я храню его до сегодняшнего дня.

Каждый раз, молясь перед ним, я вспоминаю страшное время.

Как-то раз меня арестовали по обвинению «враг народа и контрреволюционер», в чем выдали документ. Эту чертову бумагу я берегу в беженстве как память и показываю при случае знакомым. Предупрежденный о готовящемся аресте, я зарыл фамильные бриллианты, но кто-то, вероятно, видел меня за этим делом, и они пропали.

Предвидя арест, а затем расстрел, я как мог долго скрывался от новой власти.

С началом Гражданской войны, когда на улицах стали брать «буржуев», а кое-где и убивать их без суда и следствия, ушел в Добровольческую армию5. Иначе я и не мог поступить. С большевиками, которые безжалостно уничтожали все, что было дорого моему сердцу, мне не по пути.