Читать «Смирновы. Водочный бизнес русских купцов ов» онлайн - страница 18

Кабинет был обставлен очень богато. На стенах висели картины, мебель была из карельской березы. Огромный письменный стол был специально заказан в Германии.

Напротив кабинета батюшки располагался кабинет директора завода – Николая Венедиктовича Смирнова, двоюродного брата отца, на котором много лет держалось наше производство. В другом крыле второго этажа размещались бухгалтеры, конторщики и счетоводы.

Третий этаж был царством семейного покоя и мира. Отец тут отдыхал от своих бесконечных дел, и здесь всяким деловым разговорам наступал конец.

Обычно он проводил вечера в гостиной в окружении детей и жены.

В доме у нас жило множество народу: родня, ведущие служащие, гувернантки, кухарки, горничные, лакеи, сторожа, дворники – всего вместе с нами более сорока человек. Наш дом казался мне в детстве большим кораблем, храбро несущимся в неизвестность, и управлял им великолепный кормчий – мой батюшка.

Из окон третьего этажа открывался удивительный вид на соборы Кремля, колокольню Ивана Великого, Москворецкий и Чугунный мосты22, на величественные купола храма Василия Блаженного. А через канал напротив дома высилось Соловецкое подворье в Ендове.

Когда начинали бить к заутрене колокола, словно бы соревнуясь, кто лучше, чище и громче, – а били они, казалось, совсем рядом, только руку протяни, – меня охватывал удивительный восторг, смешанный с гордостью, словно бы я сам стою на колокольне, тяну тяжелые веревки!

Даже будучи на расстоянии от дома, я всегда отгадывал голоса «моих» колоколов: сию минуту бьет большой кремлевский, а вот это – наш, замоскворецкий!

И этот звон, и этот вид из окон нашего углового («угольного», как тогда говорили) дома мне часто снились в беженстве. А когда бухают колокола Свято-Николаевского храма, приглашая русских беженцев Ниццы на службу, я мыслями оказываюсь в Москве, в доме на Пятницкой, «у Чугуннаго моста».

Из тринадцати детей Петра Арсеньевича шестеро последних родились именно в доме на Пятницкой.

Я очень любил мою сестру Александру Петровну, мою соучастницу многих детских проказ и союзницу в играх. Ей фамилия «Смирнова» не подходила никаким образом. В ней никогда не было ни смирения, ни покорности, что всегда считалось добродетелями купеческих дочек.

Это был просто черт в юбке!

У нее был строптивый характер, мальчишеские замашки, и все это не могли скрыть ни ее хороший французский, ни начитанность, ни манеры, привитые ей матушкой. Все детство я делился с ней своими тайнами, и не было у меня друга лучше, чем сестра.

С возрастом ее характер не изменился. Она расцвела, мужчины теряли из-за нее головы. Ей было 17, когда она влюбилась в 47-летнего Мартемьяна Никаноровича Борисовского, представителя известной купеческой фамилии, к тому времени уже разорившейся.

Петр Арсеньевич, узнав о выборе своей любимой и непослушной дочери, был вне себя от ярости. Помимо того что мануфактурные предприятия Борисовских были под управлением кредиторской администрации, а значит, в любой момент могли уйти с молотка, так ведь и сам Мартемьян, этот Мотря, как его звал батюшка, – был женат! Правда, с женой он не жил, и все знали, как весело и бесшабашно проводит он время с цыганами в «Яре»23 или в «Стрельне».