Читать «Смерть - дорогое удовольствие» онлайн - страница 18

– Садитесь.

– В другой раз, – ответил я.

Глава 6

Марии Шове было тридцать два года. Она сохранила свою привлекательность, нежность, фигуру, сексуальный оптимизм, уважение к уму мужчин и привязанность к дому. Она утратила друзей юности, застенчивость, литературные устремления, одержимость одеждой и мужа. Это справедливый обмен, думала она. Время принесло ей изрядную долю независимости. Она оглядывала галерею искусств и не видела ни одного человека, которого ей хотелось бы увидеть вновь. И все же это были свои люди: те, кого она знала еще лет с двадцати, люди, разделявшие ее вкусы в отношении кино, путешествий, спорта и книг. Теперь, правда, ей уже не хотелось выслушивать их мнение о том, что нравилось ей самой, и лишь изредка она принимала во внимание их высказывания по поводу того, чего сама терпеть не могла. Картины здесь были ужасными, в них ничего не было от детского безудержного веселья, они были старыми, замученными и печальными. Она терпеть не могла того, что выглядело слишком реальным.

Реальным было старение. А по мере старения все становилось более реальным, и, хотя она не боялась старости, ей вовсе не хотелось спешить в этом направлении.

Мария надеялась, что Люазо не станет применять насилие к англичанину, которого увел с собой. Десять лет назад она бы что-нибудь сказала Люазо, но теперь научилась скрытности, и умение быть скрытной становилось все более и более важным в Париже. То же самое и с насилием, если уж говорить о нем.

Мария сосредоточенно вспоминала слова, сказанные ей художником: «…отношения между духом человека и материальными вещами, которыми он себя окружает…»

Мария почувствовала легкий приступ клаустрофобии. Кроме того, у нее заболела голова. Следовало бы принять аспирин, но нет, она не станет этого делать, хотя и знает, что он облегчит боль. Как-то раз, будучи ребенком, она пожаловалась на боль, и мать сказала ей, что жизнь женщины постоянно сопровождается болью. «Быть женщиной, – сказала ей мать, – значит, все время ощущать какую-нибудь боль». Ее мать находила в подобном утверждении своеобразное удовлетворение стоика, но Марию такая перспектива испугала, и она решила не верить этому. С тех пор она пыталась не обращать внимания на все виды болей, как будто, признав их, признала бы свою женскую слабость. Она не примет аспирин.

Мысли Марии обратились к десятилетнему сыну. Он жил с ее матерью во Фландрии. Нехорошо для ребенка проводить много времени со стариками, и хотя это была просто временная мера, она постоянно испытывала смутное чувство вины из-за того, что сама посещает обеды, кино или даже вечера, подобные нынешнему.

– Повесьте картину ближе к двери, – сказал художник. – Здесь у тебя стервятник, представляющий эфир…

Художник изрядно надоел Марии. Нелепый дурак. Она решила уйти. Теперь толпа стала еще менее подвижной, а это всегда усиливало у Марии приступ клаустрофобии, так же как и неподвижно стоящие люди в метро. Она взглянула на дряблое лицо художника, на его глаза, жадно смакующие восхищение этой толпы, толпы, которая восхищалась, по сути, самой собой.