Читать «Слава моего отца. Замок моей матери (сборник, )» онлайн - страница 94

Когда намного позже – в средней школе – наш преподаватель господин Лаплан поведал нам, что сова – птица Минервы, а посему является символом мудрости, я разразился таким хохотом, что мне пришлось письменно спрягать четыре латинских глагола из числа самых каверзных, включая и деепричастные формы.

Совершив первый обход силков, мы ждали, когда наступит пять или шесть часов вечера, тем самым давая нашим ловушкам возможность «поработать» еще.

А пока охотники отдыхали после обеда, мы разведывали расщелины и пещерки в скалах, собирали на плоскогорье Экскаупрес пебрдай, то есть чабер, или лаванду на горе Тауме. Часто, лежа под сосной в густом кустарнике – подобно диким зверям, мы хотели все видеть, оставаясь незамеченными, – мы с Лили часами вели вполголоса разговор.

* * *

Лили знал все: какая будет погода, где находятся потайные ключи, в каких овражках растут грибы или дикорастущие виды салата, где найти сосновые шишки со съедобными ядрышками, где собирать ягоды терновника или земляничника; он знал, где в чаще непролазного кустарника затерялось несколько уцелевших от филоксеры лоз, на которых в уединении созревал кисловатый, но вкуснейший виноград. Он умел смастерить из простого тростника флейту с тремя дырочками. Выбрав высохшую веточку ломоноса, он обрезáл ее таким образом, чтобы на ней не было сучков, и мы раскуривали ее, словно сигару, что было возможно благодаря множеству невидимых для глаза трубочек, из которых состоит сердцевина веточки.

Он представил меня старой ююбе на Пондран, рябине на Гур-де-Рубо, четырем смоковницам в Прекатори, земляничникам в Ла-Гарет, а однажды показал Певучий Камень на вершине холма Красная Макушка.

На самом краю обрыва стояла одинокая каменная башенка со множеством отверстий и в залитой солнцем тишине пела, причем, в зависимости от направления ветра, на разные лады.

Лежа на животе среди бауко и тимьяна по обе стороны башенки, мы с Лили приникали к ней, обняв ее отполированную временем поверхность, и, закрыв глаза, слушали, как она поет.

Новорожденный мистраль заставлял Певучий Камень весело смеяться, но, когда ветер приходил в неистовство, Камень жалобно мяукал, как бездомный кот. Ему был явно не по вкусу ветер с востока, вестник дождя: Камень вздохами, переходящими в тревожный шепот, возвещал о воде с небес. А потом, словно в глубине воображаемого промокшего леса, грустно и долго звучал чего только не повидавший на своем веку охотничий рожок.

А когда с моря дул так называемый девичий ветерок, звучала самая что ни на есть настоящая музыка.

Слышны были хоралы, исполняемые прекрасными дамами, разодетыми, как маркизы былых времен, и приседавшими в реверансе. А иной раз как будто стеклянная флейта своим тончайшим отточенным голоском где-то в облаках подпевала поющей на берегу ручейка девочке.

Но мой дорогой Лили ничего такого себе не представлял, и когда пела девочка, он думал, что это поет певчий дрозд или овсянка. Но он же не был виноват в том, что его слух не улавливал всего этого, он по-прежнему вызывал во мне беспредельное восхищение.