Читать «Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь» онлайн - страница 227

Оказалось, что наше поселение в доме внесло разделение в семью. Из-за чего выходили ссоры, я не могла решить; но дело в том, что Тунджу с ребятишками не пустили жить в дом младшего брата, и они, несмотря на зимнее время и холод, доходивший иногда до 20°, должны были спать в конюшне, на холодных нарах, день проводили на веранде, а стряпали в нашей печке.

Тунджи вставала рано, еще до свету, отец – позднее; но когда и он встанет и наденет на себя шубу, которою семья была одета на ночь, Чиджа, а за ней и Больджуха начинали плакать в конюшне. Тогда, если мать бывала дома, брала младшую дочь на руки и согревала своим теплом, а старшую посылала поскорее на солнышко, т. е. на веранду, и рекомендовала одеваться в ее дневной костюм там. В те дни, когда матери и отца не было дома, Больджуха утром не умела утешить озябшую Чиджу; она и сама принималась плакать. Кусочек хлеба с маслом или медом всегда, впрочем, был в состоянии ее утешить.

Хозяйство нашего хозяина разрушалось с каждым днем. Торговля шла у него неуспешно. Лавочку он должен был закрыть, а за долги у него увели корову с теленком и осла; оставались одни свиньи, и потому вся хозяйственная нежность Тунджи сосредоточилась на них. Она уже мечтала о будущих поросятах, а свинья начала таскать всякое плохо положенное тряпье в печку, под нашим каном, приготовляя там гнездо своим будущим детям. Но все эти мечты разлетелись. Раз в одно несчастное утро, у нас на дворе появился китаец, начал что-то шуметь с хозяином, напоследок забрал свиней и, кроме того, снял с мужа Тунджи шубу и оставил его в одном холодном халате. Наш Очир принимал горячее участие в споре с китайцем и даже пришел к нам с негодованием сообщить о том, что китаец снимает последнее с человека, что эта шуба – единственная теплая одежда на всю семью. Но Очир был дикарь-монгол и потому, естественно, мог возмущаться таким поступком, а мы оказались на высоте своей европейской цивилизации и решили, что нельзя помешать ограбить человека на законном основании за долги.

Сочувствие наших соседей тоже, по-видимому, было не на стороне нашего хозяина, который, как оказалось, всем в околотке был должен. Меня в этом случае удивляла та покорность судьбе, которую выказывала Тунджи. Русская баба в подобных обстоятельствах отводила бы душу, ругаясь, а Тунджи все молчала. Тут я вспомнила, как Сандан Джимба, расхваливая своих санчуанок, говорил: «У нас утонченные обычаи!» С увеличивающейся бедностью Тунджи становилась еще боле кроткой и смиренной в своих отношениях с окружающими, а ее энергия в работе как будто возрастала. Дома у нее было мало дела, и она часто стала уходить на работу в люди или в свою родную деревню к отцу, чтобы заработать там хлеба для семьи.