Читать «Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь» онлайн - страница 134

Александра Викторовна Потанина

Талынтэр принес нам ответ старосты; староста просит нас подождать, пока он найдет нам помещение. Подождали еще немного. Наконец, нам показалось скучно, и мы порешили поехать в верхний конец деревни, если не содействовать поискам, то, по крайней мере, чтобы присутствовать при них; все же не так скучно будет? На дороге мы встретили трех тангутов. Талынтэр вступил с ними в переговоры, рассчитывая, что, может быть, найдется у них место для нас. Что́ они говорили ему, я не понял, только после этих переговоров дух у Талынтэра упал в такой степени, что он начал нам советовать оставить попытки отыскать ночлег в Рчили и ехать в Ачун-нанцзун.

Ехать в Ачун-нанцзун, однако, не было резона; предстояло переваливать через высокий и скалистый хребет, который был виден из Рчили. Было уже три часа пополудни; я посмотрел на хребет и понял, что мы в Ачун-нанцзун приедем только в глубокие сумерки. Если здесь при свете солнца мы не можем найти ночлега, то что же будет в Ачун-нанцзуне при совершенной темноте. Я велел поворотить караван в нижний конец деревни и сказал, что мы спешимся у дома деревенского старосты и не уйдем от него, пока нам не найдут помещения, а если не найдут, то я буду ночевать у ворот старостина дома.

Мы уже двинулись было согласно новому решению, как вдруг из-за бугра, у которого мы стояли, вывернулась фигура старосты; он был хонь, а потому на голове его была волосяная чалма. Он скомандовал нам следовать за ним по тропинке, в конце которой была видна отдельно стоявшая тангутская фанза. Пройдя шагов 100, он крикнул вдали стоявшему какому-то тангуту, который по распаханному полю подошел к нам. Это был немножко сутулый тангут в заношенной шубе, стоптанных сапогах и в закоптелой острой бараньей шапке. Староста чуть не шепотом отдал ему приказание, и тот, молча, как-то таинственно, повел нас по тропинке, в конце которой была видна фанза.

Оказалось, что это был хозяин фанзы. Помещение наше и здесь было в том же роде, как в Чуньчже: такой же обширный сарай, такой же кан в одном конце его, отделенный стеной от очага, такой же деревянный пол перед очагом и шкаф, или деревянные полки у стены. Когда мы вошли в этот сарай, на деревянном полу перед очагом сидели семидесятилетняя старушка в чепчике из овчины и тангут лет сорока. Это были жильцы этого сарая. Прежде чем вступить в обладание каном, нам пришлось постоять несколько минут, пока старушка и ее товарищ убрали с кана вороха шуб и истрепанных войлочков, а потом вымели его веником. Старушка не могла держаться прямо, она ходила согнутою, как кочерга, и, когда она возилась на кане, была похожа скорее на четвероногое, чем на человека. Убравши кан, она вместе с своим товарищем опять заняла место у очага, а мы заняли кан. Во все это время вокруг нас толпились любопытные, мужчины, женщины и дети. Многие из мужчин были в волосяных чалмах; у иных эти волосы были обмотаны красной или синей тканью, у других ничем не были прикрыты. Деревня Рчили наполовину состоит из хоней.

В течение вечера мы познакомились ближе с этими новыми для нас людьми. Сначала хони отказывались вступать с нами в разговоры, и даже вся толпа любопытных ушла, оставив наш сарай пустым, но потом мало-помалу наши сношения с хонями установились. В особенности оказался словоохотливым один молодой хонь в красной чалме. Со старушкой, которую мы согнали с кана, мы тоже сделались друзьями. Я сначала принял ее за члена семьи, которой принадлежит этот дом; оказалось, что она чужая нашему хозяину; она со своим товарищем, который оказался ее сыном, были богомольцы, расположившиеся здесь на зимовку.