Читать «Северный крест. Миллер» онлайн - страница 184

В последнее время Скоблин ведёт себя странно, настолько странно, неуверенно, что Миллер вынужден был отстранить его от руководства «внутренней линией». Ни один мускул не дрогнул на лице Скоблина, когда ему зачитали приказ Миллера об отставке. Было похоже, что он ждал его и другого пути в развитии этого «сюжета» не видел.

Может быть, Скоблин болен, нуждается в лечении? Пусть скажет об этом, Миллер обязательно найдёт деньги, чтобы помочь Николаю Владимировичу.

Тревога, сидевшая внутри, не проходила, наоборот — усилилась. Миллер откинулся в кресле, задумался.

Вспомнился Архангельск. Самое лучшее время в его жизни и в жизни Таты было проведено там. Если бы англичане не ушли оттуда — тем самым вышелушив самый крепкий зуб в работоспособной челюсти и ослабив все союзнические силы, собравшиеся на Русском Севере, — Миллер до сих пор сидел бы в кресле генерал-губернатора, в своём штабе на широкой двинской набережной.

Сейчас на дворе сентябрь — та самая пора, когда от знаменитых белых ночей осталось одно воспоминание, сентябрьские ночи в Архангельске — глухие, чёрные, разбойные, из темноты доносятся крики несчастных людей, которых обирают гоп-стопники, на деревьях, украшающих набережную, спят большие сытые вороны...

Сведения, которые изредка приходят из Архангельска в Париж — в основном неутешительные. Практически никого из тех, кто работал с Миллером, не осталось в живых. Одних подгребли старые фронтовые хвори, добили раны, других поставили к стенке большевики.

Память растревожила в нём глубоко сидевшую боль, заныло сердце. Миллер открыл створку секретера, посмотрел, что у него есть из лекарств.

Кроме брома в тёмно-коричневом флаконе со стеклянной, прочно подогнанной пробкой ничего не было. Бром не снимает сердечную боль, это — успокоительно лекарство. Миллер поморщился и закрыл секретер.

А какие восхитительные пироги с треской пекут бабы на Севере! Таких пирогов нигде больше нет, ни в одной части света. Даже в той же России — в Самаре или в Тобольской губернии.

Очень захотелось рыбных пирогов. Так захотелось, что даже слюнки потекли. Конечно, можно попытаться их испечь и в Париже, но вряд ли кухарка их, полуфранцуженка-полурусская, с этим справится: не те у неё руки, не та голова.

Вот служившая в генеральском доме в Архангельске кухарка, обрюхатенная каким-то дураком-матросом, до которого у Миллера так и не хватило времени добраться — была баба рукастая, такие пироги умела печь — загляденье! С пальцами, извините, можно было проглотить. Жаль дурёху — уйдя от Миллеров, она так и пропала — не видно её было и не слышно.

Интересно, где она сейчас? Жива ли?

В последнее время к Миллеру стали всё чаще и чаще приходить северные сны, он видел себя то в Морской церкви в Архангельске, то на белом двинском берегу, залитом нестерпимым солнечным светом, то в море стоящим на палубе адмиральского катера, плывущего к тёмному каменному острову, похожему очертаниями своими на тюрьму. Сны эти тревожили душу — Миллер просыпался с мокрым лицом и тяжело бьющимся сердцем, приподнимал голову, слушал тишину дома, стараясь засечь все мелкие звуки — и шорох мыши, живущей под полом, и скрип рассыхающегося дерева, и едва различимый треск в углу, где, по мнению Таты, живёт домовой, и долго потом не мог уснуть.