Читать «Сдвинутые берега» онлайн - страница 2
Евгений Васильевич Карпов
Да и сам автор, написав эту книгу, опять живёт и работает на одной из новостроек - среди нефтяников пока ещё небольшого городка Жирновска.
Пусть же новые добрые встречи с простыми тружениками подскажут Евгению Карпову темы новых произведений о наших современниках!
Сергей Баруздин
ГЛАВА 1
Все, о чем я расскажу, - быль, но она никогда не начиналась и никогда не кончится. Если не верите, пойдите в наш парк, послушайте соловья...
...По Ахтубе, зарываясь по самые уши в воду, урча, как голодный кот над мясом, шёл катер. Не катер, а какой-то замухрышка со вздувшимися облезлыми боками. На длинном тросе он тянул баржу с кадушками из-под солёных огурцов и помидоров.
С торжествующим рокотом пронёсся ослепительно-белый глиссер. Обогнав катеришко, он круто развернулся. За его кормой туча водяной пыли вспыхнула радугой. Ещё раз развернулся, и ещё - радуга. Он, казалось, издевался над катеришкой, смеялся над горемычным работягой. Сделав вокруг катера с баржей один крут, другой, глиссер, унёсся вдаль. Люди с восхищением смотрели ему вслед, а у меня на душе стало тоскливо.
Дмитрий, сидевший рядом со мной на песке, скривил тонкие губы и с горькой усмешкой сказал:
- Катеришки мы с тобой. Схожу-ка я... Сосёт что-то...
Он стал натягивать чесучовые брюки на узловатые тонкие ноги, потом шёлковую сорочку на ребристую грудь, а я смотрел на него и злился, за то, что он так грубо обнажил мою мысль.
Катер пронзительно свистнул и спугнул с тополя стаю ворон. Словно чёрное тряпьё, подхваченное ветром, стая закружилась над водой. Мне показалось, не ворон вспугнул катеришко, а осень.
Мы с Дмитрием знакомы всего лишь несколько месяцев, а мне кажется, что живём вместе всю жизнь. И устал я от него, как от горячего пыльного ветра, а уйти не могу, потому что он как бы сделался частицей меня самого.
Помню, вошёл Дмитрий в комнату общежития с двумя большими старыми чемоданами, поставил их прямо у порога, стал осматривать серые стены, потрескавшийся потолок. Смахнул со стола крошки хлеба, устало, как бы нехотя опустился на табурет и до неприятности пристально начал рассматривать меня. Причём молча, будто бы я сундук с хитрым замком, который ему надо было во что бы то ни стало открыть.
Лицо у него скуластое, литое и до черноты смуглое. Глаза студенистые, невыразительные. Под тёмными небольшими зрачками - по яркой точечке, по острию иголки. Этими-то точечками он и смотрел на меня, колол.
Наконец, видя, что я уже сгибаюсь под его взглядом, не знаю, куда от него деваться, он встал, протянул мне костлявую длиннопалую руку и, глядя на узел моего галстука, сказал:
- Дмитрий Афанасьевич Скирдин... Афанасич, - Он улыбнулся, его глаза ожили, потеплели. - Батя с малолетства так звал. Пришёл я с матерью в школу записываться, учительница спросила: «Как зовут?» - «Афанасич, - выпалил я. Спохватился, что сбрехнул, и тут же поправился: - Дмитрий Афанасьевич Скирдин». Учительница ещё больше рассмеялась... Афанасичем школу кончил, на фронте был Афанасичем. Да и люблю, когда меня так называют. - И глаза его опять потухли. - С «Куйбышевгидростроя» прибыл. Буду работать начальником арматурного участка. А вы?