Читать «Санкт-Петербургские вечера» онлайн - страница 20

abstine. И пусть эта слабая законодательница достойна насмешки даже в лучших своих законах, ибо нет у нее силы, способной заставить этим законам повиноваться, — следует все же отдать ей справедливость и принять в расчет истины, ею возвещенные. Ведь она прекрасно поняла: коль скоро самые сильные склонности человека греховны до такой степени, что явно ведут к разрушению общества, то, значит, нет у человека большего врага, чем он сам, и когда научился человек побеждать самого себя — он познал все." Но христианский закон, который есть не что иное, как откровение воли Всеведущего и Всемогущего, не ограничивается одними лишь бесплодными советами: воздержание как таковое или ставшую привычной победу над страстями и желаниями он превращает в важнейшую заповедь, призванную руководить всей человеческой жизнью. Более или менее суровое и регулярное ограничение в пище, даже в пище дозволенной, он превращает в фундаментальное правило, которое, хотя и может быть изменено по обстоятельствам, в сущности своей пребывает неизменным. И если бы мы пожелали рассмотреть с духовной точки зрения то лишение, которое в христианском законе носит название поста, то нам было бы достаточно выслушать и уразуметь церковь, когда она с непогрешимостью суждения, полученной ею от Бога, к Богу же и обращается: «Ты используешь телесное воздержание наше ради того, чтобы возвысить до Себя дух наш, обуздать грехи наши и внушить нам добродетели, которые получат от Тебя воздаяние».¹

Впрочем, пока еще я не хочу выходить за пределы земного бытия. Мне часто случалось с восхищением и даже признательностью размышлять об этом благотворном установлении, которое противопоставляет законное периодическое воздержание постоянному разрушительному действию невоздержанности на наши органы; оно, по крайней мере, не позволяет этой силе ускорять свое действие, вынуждая ее начинать каждый раз сызнова. И ведь никогда не было придумано ничего более мудрого даже в отношении простой гигиены; никогда земные выгоды человека не были лучше соглашены с его высшими интересами и потребностями.

Сенатор. Вы только что указали на один из величайших источников физического зла, который сам по себе в значительной степени оправдывает Промысел в земных его путях — если мы дерзнем его в этом судить. Однако более всего внимание наше должна привлечь страсть самая необузданная и притом самая близкая и дорогая человеческой природе, ибо она приносит на землю больше несчастий, чем все прочие пороки вместе взятые. Убийство внушает нам ужас — но что значат все убийства на свете и самая война рядом с пороком, который,

подобно ложному принципу, есть «человекоубийца от начала»^{, который воздействует на еще только возможное, убивает то, чего еще не существует, и беспрестанно поражает источники жизни, истощая их и оскверняя? И поскольку в силу нынешнего устройства мира в нем всегда действует великий заговор, ставящий себе целью оправдать, приукрасить и чуть ли не освятить этот порок, то не найдется другого порока, на который священные страницы призвали бы больше проклятий. Мудрец, вдвойне явив свою мудрость, изобличил перед нами гибельные следствия «греховных ночей»,7 и если мы бросим вокруг себя ясный и верно направленный взгляд, то ничто не помешает нам убедиться в неопровержимом исполнении этих проклятий. Размножение человека приближает его, с одной стороны, к скоту, но с другой — возносит почти до чистых духов — через законы, управляющие этим глубоким таинством природы, и через величественное соучастие высшей силы, которое даруется тому, кто стал его достоин. Но сколь ужасна кара этих законов! И будь мы в состоянии ясно узреть все несчастья, проистекающие из беспорядочных порождений и бесчисленных осквернений первого закона вселенной, — мы бы отпрянули в ужасе. Вот почему лишь одна из всех религий — единственно истинная — хотя и не могла открыть человеку всего, тем не менее взяла в свои руки брак и подчинила его власти священных заповедей.8 Полагаю даже, что эти законы можно причислить к самым ощутимым доказательствам божественного ее происхождения. От древних мудрецов были скрыты те познания, которыми обладаем мы, но они находились ближе к началу вещей, и какие-то отзвуки первоначальных преданий до них дошли, — потому мы видим, как сильно занимал их этот важный предмет. Ведь они не только верили, что моральные пороки передаются от отцов к детям, но, как естественное следствие этой веры, убеждали человека тщательно исследовать состояние своей души в те мгновения, когда он по видимости подчиняется одним только материальным законам.9 Чего бы еще не сказали они нам, будь им ведомо, что такое человек и на что способна воля его! Так пусть же люди винят самих себя в большинстве постигающих их бед: их собственные страдания суть те самые, которые они, в свою очередь, причиняют другим. Наши дети понесут кару за нашу вину — но отцы наши отомстили за них заранее!}