Читать «Русская Дания» онлайн - страница 116

Фридрих Кёнигсбергский

Оно проснулось. Такси плыло по проспекту в неизвестном Ему направлении, рассекая предвечерние сумерки, и, насколько Оно помнило, Оно не особо беспокоилось по поводу того, куда держал направление старенький авто.

***

После пробуждения Распупин не сразу, но вспомнил о том, кого он оставил в комнате. То существо по-прежнему сидело на месте, накрытое его бушлатом, и бессмысленно смотрело в пустоту. Распупин вспомнил об оставшейся пачке галет, которую он вскрыл прошлым днем, и, вернувшись с ней из подвала, передал ее мальцу, сказав «ешь». Тот жадно накинулся на еду, чуть было не съев ее вместе с упаковкой. Распупину это показалось знаком того, что все в порядке, и какое-то время, а за временем они не следили, они пробыли там в кабинете, пока в один момент маленький Анатолий не пришел в себя, и не начал что-то рассказывать:

– … На следующее утро я увидел их мертвые тела…

– …Благо, в моем кармане была припрятана ложка, а другие еще живые дети спали…

– …Я начал тихонько царапать ей стену, и, не помню как, но я проделал в ней дыру и сбежал…

– …Я знал, что по городу могли шнырять полицейские, потому на всякий случай взял с собой подушку.

– …Я разделся, разодрал ее, испачкался в грязи, обложил себя перьями, и притворился собакой.

– …Ко мне подбежала волчица и начала меня облизывать, а затем попыталась накормить своим молоком.

– …Я, чтоб она меня приняла за волчонка, вцепился губами в ее вымя. Затем она, позволила мне забраться к ней на спину и понесла меня непонятно куда.

– …Я, когда пришел в себя, обнаружил, что сижу в темном холодном ящике с этой книгой в руках…

…………………………………

Могло показаться, что Распупин даже не слушал маленького Анатолия. Он ни пытался как-то участвовать в разговоре или даже посредством мимики или на крайний случай кивка выразить заинтересованность в нем, а просто смотрел на мальчика, смотрел взглядом сварившегося в себе каторжника, все мысли и интересы которого были нагло и наглухо раздавлены грозным ботинком надзирателя. Но все-таки, Распупин не задавал никаких вопросов не потому, что ему было наплевать на Тольку – ему казалось, что его расспросы просто не дали бы ему каких-то плодов. Он будто бы уже заранее знал, что все, что тот может ответить, это в сущности то же самое, что ему довелось, приходится, и придется далее видеть.

– Ефим Георгиевич, помните ту статью из финской газеты? – после кратковременной, но очень трогательной паузы продолжил мальчик.

– Нет.

– Там рассказывалось про Данию! Знали бы вы, как там замечательно в этой стране! – сказал с надеждой Толик, а затем внезапно поник.

– Точно.. Дания.. – Распупин не мог не заметить разочарования, высыпавшего на лице Толика.

Спустя неделю этот ужасный дом уже стал для них обоих своеобразным убежищем. В их собственном вымышленном мире, который, как и все происходящее вокруг, невозможно было проверить на подлинность, установился кратковременный и долгожданный покой. Распупин посвящал большую часть суток мучительному припоминанию и перебирал в голове все те перемены, ужасы и приключения, которые произошли с ним за последнее лето, и подводил счет потерям, что было видно по его глубоко задумчивому лицу и выступившей на высоком лбу морщине. Но когда Толик вспомнил сюжет той газетной статьи, предшествовавшей всем бедствиям, в которые они оказались втянуты оба, но каждый по своему, и когда Толян предложил Распупину сбежать в Данию, то Распупин, поначалу посмеявшись, в конце концов решил поддержать Толяна в этом побеге, но не из-за того, что неистово поверил в саму идею какого-то райского воздаяния в какой-то далекой стране, а скорее сделал это чтобы не разрушать той иллюзии среди других иллюзий, за которую держался Толян, и в которую он продолжал свято верить. Распупин решил ему помочь, ведь чувствовал себя за него в ответе.