Читать «Роза (пер. Ганзен)» онлайн - страница 73

И этотъ выпадъ произвелъ дѣйствіе.

И пусть. Я рѣшительно не желалъ разыгрывать роль повѣреннаго, которому бы она вѣчно жаловалась; и я круто повернулся и ушелъ отъ нея. Что въ самомъ дѣлѣ воображали себѣ всѣ эти люди? Баронесса однажды безъ всякой церемоніи вошла ко мнѣ въ комнату, когда я еще былъ въ постели, и принялась разглядывать мои стѣны, на меня же и не взглянула. Я не забылъ этого. А Роза называла меня ребенкомъ. Мнѣ ставилось въ укоръ, что я въ свое время былъ прилеженъ и многому научился; рисовалъ получше многихъ живописцевъ и писалъ красками получше многихъ рисовальщиковъ. Самъ Тидеманъ, знаменитый художникъ Тидеманъ, былъ однажды у насъ въ домѣ, видѣлъ мои работы и одобрительно кивнулъ головой. Мнѣ тогда было девятнадцать лѣтъ. Ну, положимъ, я выучился играть на фортепьяно, что твоя барышня; но не всѣ-то барышни учились играть, въ томъ числѣ и сама баронесса, а я вотъ учился. Куда-же это я попалъ? Къ варварамъ, что-ли?

Я чувствовалъ такую горечь отъ всей этой несправедливости и пренебреженія; увы, я тогда еще не успѣлъ научиться смиренію. Теперь-же я отлично вижу, что былъ тогда не больше, какъ скромный, старательный юнецъ съ образованіемъ конторщика. Лишь съ годами я понялъ это.

Но, не смотря на всю мою горечь, я все-таки не чувствовалъ себя побѣжденнымъ. Нѣтъ, я, видно, только не такъ взялся за дѣло. И я долго ходилъ и раздумывалъ о томъ, что сдѣлалъ-бы на моемъ мѣстѣ Мункенъ Вендтъ? О, Мункенъ Вендтъ былъ молодецъ, ему все было нипочемъ; онъ-бы сказалъ: все это одни фокусы да ломанье; подайте мнѣ любви! Онъ-бы не сталъ проводить ночи, разглядывая звѣзды.

И я тоже не хотѣлъ больше заниматься этимъ.

XXII

Морозы все не наступали; снѣгъ падалъ на рыхлую землю. Снѣгу зато выпало много. И для того, чтобы проложить санный путь, дворникамъ пришлось, взявъ людей на подмогу, размести сугробы по дорогѣ къ лѣсу и мельницѣ. По ночамъ немножко подмораживало, такъ что на другой день уже можно было ѣздить по этой дорогѣ.

Я встрѣтилъ Крючкодѣла. Онъ былъ недоволенъ такой снѣжною зимою, такъ какъ теперь ему приходилось украдкой сушить перину Макка въ пивоварнѣ. Кончилось его вольное житье. Кромѣ того, онъ досадовалъ на своего сожителя по коморкѣ, старика Фредрика Мензу, который все не вставалъ съ постели, а помирать не помиралъ. Крючкодѣлъ заявилъ, что ни добромъ, ни зломъ нельзя было ничего подѣлать съ этой упрямой жизнью. Разъ онъ даже попытался было съ вечера заткнуть старику носъ шерстью. Что-же? На утро тотъ лежалъ себѣ, какъ ни въ чемъ не бывало, съ торчащими изъ носу клочками шерсти и дышалъ ртомъ. Просто одинъ соблазнъ и грѣхъ! Пришлось Крючкодѣлу самому повытаскать шерсть, а старикъ, какъ только носъ у него очистился, предовольно забормоталъ: Ту-ту-ту!

— И сказать нельзя, какъ онъ пакоститъ коморку! — жаловался Крючкодѣлъ на своего сожителя. — Я иногда прямо задохнуться готовъ, и у меня въ глазахъ темнѣетъ отъ обиды на такую скверность. Но какъ только раскрою на ночь окошко, сейчасъ ужъ кто-нибудь изъ дворни тутъ, какъ тутъ, и со всѣхъ концовъ пойдетъ крикъ, чтобы я закрылъ окошко, — Фредрикъ Менза, того гляди, простудится! Да пусть себѣ на здоровье простудится! Я такъ прямо и говорю. Ему, пожалуй, лѣтъ сто десять, сто двадцать. Фу, тошно и подумать о такой старости, Господи прости мнѣ! Это ужъ даже не по человѣчески такъ заживаться на бѣломъ свѣтѣ, а по скотски! Жретъ онъ день и ночь, и докторъ говоритъ, что все дѣло въ его крѣпкомъ желудкѣ. Ну, ужъ заболѣй онъ только животомъ и доведись мнѣ ставить ему припарки, я-бы такія закатилъ ему припарки! И вѣдь смысла никакого нѣтъ, что онъ такъ зажился. Пусть-бы Господь прибралъ его во имя Іисуса Христа! Тогда-бы коморка мнѣ одному досталась, а мнѣ это страсть какъ нужно. Мнѣ просто необходимо по ночамъ открывать окошко, но пока этотъ трупъ — готовъ я сказать — лежитъ тамъ и дышетъ, мнѣ не даютъ этого дѣлать. Ту-ту! только у него и разговору, когда не спитъ. Только это вовсе не разговоръ, а просто такъ себѣ, на вѣтеръ говорится. Я пробовалъ щебетать у него подъ ухомъ, чтобы помочь ему скоротать время. Но онъ только осклабится и такую рожу скорчитъ, словно я зубъ у него рву. Не стоитъ тоже и рубаху на немъ мѣнять, окончательно не стоитъ; онъ сію-же минуту опять весь замусолится; лежитъ всегда на крошкахъ да на кусочкахъ, и весь полъ вокругъ него заплеванъ!