Читать «Рисунок с уменьшением на тридцать лет» онлайн - страница 207

XIVВидишь цветы, эти преданные созданья,что нам вручают судьбы своей краткие дни, —кто ж это знает? А вечная грусть увяданья —это каются в чем-то они.Мир воспарил бы. Но мы его обременяем,давим на все, восхищенные весом своим.О, для чего наставленья вещам учиняем?Вечное детство – счастье, врученное им.Если бы с ними уснуть и в бездонных глубинахвместе побыть, может статься, совсем другимты возвратишься из общих тех снов голубиных.Или остаться, быть может, в родных объятьяхславимым и обращенным, равным своим —тем, ветрами лугов овеваемым братьям.XVО ты, фонтана устье, ты – уста,что вечно о высоком говорят.Ты, мраморная маска, – маскарадводы журчащей. Акведук с мостак тебе подходит, он издалека,мимо могил, пред склоном Апенниннесет немолчный говор твой, покапо мшистой застарелости сединон в чашу не падет, затихнув там,где ухо спящее, неведомое нам,труба из мрамора – журчанья вечный ход.Земли большое ухо. Лишь с собойбеседу признает. Сосуд любой,что зачерпнет воды, ее прервет.XVIПостоянно нами разрываем,Бог – пространство, что врачует нас.Мы остры и мним, что много знаем.Он же, ясный, всюду всякий час.Жертвы – только те, что святы, чисты, —он берет как верности обет,с горней высоты своей лучистойнас хранит от крайних бед.Только мертвый пьетиз источников, что рядом, у околиц;Молча Бог им знак дает, —им, мертвым.Нам же только шум предложен, гордым.А ягненок просит колокольца —кротости инстинкт его ведет.XVIIГде, в каких орошенных, блаженных садах, на которыхдревах, из коих безлистных, нежных чашечек спорыхзреют диковинные плоды утешения? Этилакомые, что, быть может, найдешь на рассвететы на лугу примятом твоей нищеты. Постояннобудешь дивиться величию этих плодов,силе целебной их, мягкой кожурке странной,и не мешает тебе ветреность птиц, примириться готовс червем. А есть ли деревья, что, ангелами любимы,тайно взращенные странным садовником неторопливым,не принадлежа нам, возносят нас к свету?Сможем когда-нибудь мы, ходячие схемы и тени,нашей незрелостью, вялых поступков плетеньемневозмутимость нарушить спокойного лета?XVIIIТанцовщица: о превращеньеисчезнувшего в движенье: дар от твоих щедрот.А вихрь в конце, это дерево из круженья,не взял ли себе в обладанье свершившийся год?Цвести неспешно, чтоб мошки над ветвью роились,вкруг тишины верхушки? Не ты ли над нейсолнцем была и летом – теплом струилась,безмерным теплом твоих жертвенных дней?Но плодоносило, плодоносило древо экстаза.То не его ли простые плоды: кувшинв полоне колец и совершенная ваза?А вот и образ: то ли изображеньеосталось, что брови твоей темный клинбыстро черкнул на круче собственного крученья?XIXГде-то золото в благотворящем банке живет,тайно тысячам благотворит. Но каждыйнищий, слепой для медной монеты даже —место пустое, угол под шкафом, где пыльный налет.В торговых рядах у денег житье домашнее,переоделись для виду в шелк, гвоздику и мех.Он, молчаливый, замер пред ними, важными:у них передышка, бдящих и спящих, – у всех.О, как желает закрыться в ночи эта открытая вечно рука.Завтра судьба вернет и протянет неспешноту, что светла, бесконечно ранима, убога.Чтоб хоть один соглядатай могущество их на века,дивясь, постигал и славил. Выразит лишь воспевший.Внятно лишь Богу.