Читать «Религия и наука: история и современность» онлайн - страница 319

Ранее мы отмечали, что Евангелия были написаны спустя поколение после смерти Христа, и что они отражают опыт и богословские интерпретации раннехристианской общины. Опыт воскресения Христа имел решающее значение для Его учеников. События Пасхи и Пятидесятницы убеждали их в том, что Бог поддержал Христа и Его миссию. Первые христиане переживали освобождение от эгоцентризма и страха смерти, их жизнь преображалась в радости и благодарности, и они провозглашали Благую весть, которую Бог явил во Христе.

Ранние христиане верили, что во Христе проявилась воля Божья. Через Христа они получили новый опыт богопознания. Проповедуя еврейской аудитории, они говорили о Нем как о Мессии («помазаннике», по-гречески Христос), долгожданном освободителе Израиля. Христос связывал свою личность с пришествием Царства, хотя Он явно истолковывал свою мессианскую роль как роль страдающего слуги, а не политического лидера или божественного правителя. Обращаясь к греческим читателям, Павел употребляет иную терминологию: «Бог во Христе примирил с Собою мир» (2 Кор 5:19). Иоанн отождествлял Христа со «Словом» — логосом эллинистической мысли, принципом божественной премудрости, о котором теперь говорилось: «Слово стало плотью» (Ин 1:14).63

В течение нескольких веков церковь боролась за унификацию представлений о божественном и человеческом в Христе. Точка зрения эбионитов, что Христос был великим учителем, «усыновленным» Богом для особой миссии, была отвергнута. В равной степени неприемлемой имела место и противоположная крайность—докетическое учение, что в личности Христа явился Бог, который лишь принял облик человека, но в действительности не был человеком (и не умер на кресте). Окончательную формулу приняли на Халкидонском соборе в 451 г. — «совершенный в божестве и совершенный в человечестве, истинный Бог и истинный Человек, ... в двух естествах, неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемый, так что ... сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно лицо, в одну ипостась». В Никейском символе веры сказано, что Он «единосущен Отцу».

63 Reginald Fuller, The Foundations of New Testament Christology (New York: Charles Scribner's Sons, 1965).

Эти формулировки Символа веры выполняли отрицательную функцию исключения неприемлемых точек зрения. Но они ничего не говорили о том, как связаны между собой эти «две природы». Более того, их нередко истолковывали в том смысле, что человеческая природа Христа была неполной (безличная человеческая природа без человеческого «Я», или человеческое тело без человеческого сознания). Статичные греческие категории «природы» или «сущности», в которых выражались эти доктрины, были хорошо знакомы ранней церкви и средневековому миру, однако в наши дни эта концептуальная структура непривычна и вызывает сомнение.64

Я полагаю, что сегодня, переформулируя христологию, мы должны учитывать смысл классических доктрин, но использовать для его выражения категории отношения и истории, а не сущности. В том, что касается человеческой стороны этого отношения, мы можем говорить о Христе как о человеке, который в своей свободе полностью предал себя Богу. Благодаря открытости Христа Его жизнь стала для нас проявлением божественных целей. Он отождествлял себя с Богом, не препятствовал Божьей воле и не искажал ее. Он был вдохновлен и уполномочен Богом. Что же касается божественной стороны, то мы можем сказать, что Бог действовал во Христе и через Него. Таким образом, Христос был для нас богооткровением. Иными словами, уникальным в личности Христа было Его взаимоотношение с Богом, а не Его метафизическая «сущность». Мы можем говорить о единстве Христа с Богом и в то же время настаивать на существовании двух воль. Например, в Гефсиманском саду Он молился (Лк 22:42): «Не Моя воля, но Твоя да будет.» Нам следует думать о том, какие действия Христа исходят от Бога, а какие — от Его свободной человеческой личности. Подлинная человеческая природа немыслима без свободной воли и личной ответственности.65