Читать «Растоптанные жизни» онлайн - страница 11
Любовь Леонтьевна Бершадская
На глазах этой женщины в течение двадцати лет были расстреляны тысячи людей, и она видела, как люди мгновенно сходили с ума, падали на колени, умоляли пощадить, вспоминали родных и близких, кто-то вдруг начинал петь или биться головой об стенку… одним словом, всех ужасов не перескажешь…
Человека застреливали, доктор констатировал смерть, прокурор подписывал приговор, приведённый в исполнение, затем нажималась кнопка, человек проваливался, и всё!..
«Когда-нибудь история разроет площадь имени Дзержинского, и люди увидят, что вся площадь стоит на трупах. История заплатит извергам за это», — сказала эта несчастная жертва эмгебистов, которая в течение двадцати лет не имела права отказаться от этой страшной работы потому, что носила партийный билет. А когда нервы её не выдержали и она решительно отказалась продолжать эту работу, её арестовали. «Я рада, что всё высказала им на прощание», — закончила она, вся дёргаясь, с бегающими глазами, перепутанная и жалкая.
Допрос
Первые мои допросы начались со слов следователя: «Следствие располагает данными о вашей преступной связи с американцами. Вы обязаны признаться во всём, так как никакая ложь или хитрость вам не поможет».
Трудно представить себе, как я была возмущена, как я пыталась доказать, что таких данных у следствия не может быть, что это неправда, я требовала доказательств.
Но моя наивность выглядела смешно и жалко на фоне этого страшного террора, этой адской машины, которая беспрерывно крутилась, переламывая человеческие души, сознания, понятия.
Сначала я кричала, плакала, каждый допрос длился целую ночь, а днём спать не разрешали. Изнурённая, измученная, подавленная своей беспомощностью, я постепенно умолкла — научилась молчать, ушла в себя…
Безнадёжно и пусто было всё кругом, я поняла своё бессилие, я познала всю бессердечность, безжалостность, жестокость этих извергов в форме МГБ, и каждый мой допрос кончался уже тихими, беспомощными слезами…
Постепенно чувство отчаяния притупилось от бессонных ночей, от неслыханной наглости, от открытого цинизма, лжи и нахальства этих мерзких мучителей.
Однажды я сказала следователю: «Как вы можете быть таким жестоким? Ведь вы коммунист, а коммунистам — о которых вы же сами сочинили чудеса — якобы свойственна гуманность, законность!»
Он назвал меня политической проституткой и сказал: «Запомните, нет никаких законов, нет никаких моралей, есть МГБ и его воля!»
Я очень хорошо это запомнила, и в течение всей своей жизни в Советском Союзе мне пришлось не раз сталкиваться с подтверждением этих слов.
Правильно! Ни морали, ни законов, ни даже элементарной правды нет у этих людей — есть их злая воля! Сегодня они диктуют, они «на коне».
В конце концов — никаких доказательств моей преступной деятельности не нашли, но в те годы на Лубянку, во внутреннюю тюрьму МГБ, приводили не для того, чтобы выяснять невиновность, оттуда даже невиновные не выходили, и к концу девятого месяца, закончив моё следствие с формулировкой «преступления не совершила, но при данной ситуации могла бы…», меня осудили Особым совещанием на три года.