Читать «Расследование продолжается» онлайн - страница 103

— Садитесь, Костылев, — сказала она. — Думается мне, мы с вами встретились в последний раз. Так как протокол дознания вами уже подписан, в краже свитера вы признались, нам, собственно, разговаривать уже не о чем. Мне только хотелось уточнить одну маленькую деталь. А именно: из каких соображений вы, Костылев, оказавшись в камере предварительного заключения, поспешили обменять новые шерстяные брюки на ту рвань, в которой сейчас щеголяете?

Сердце у Кольки дрогнуло, но он, поборов страх, изобразил на своем лице подобие улыбки.

— Охота вам, гражданка следователь, говорить о пустяках, — сказал он и пожал плечами. — Давайте лучше поговорим о хорошеньких, продавщицах…

Но для Кольки наступил день неприятных неожиданностей. Вместо того, чтобы, как это бывало в подобных случаях, замкнуться и перейти на сугубо официальный тон, Еремченко рассмеялась. Она смеялась долго, так долго, что Колька почувствовал даже какое-то опасное для него неудобство и нетерпеливо заерзал на стуле.

— Ох, никто не умеет рассмешить так, как вы, Костылев, — сказала наконец Валя, делая вид, что вытирает слезы. — Вы пользовались бы у девушек успехом, если бы… — она сделала паузу и словно отрубила, — если бы не были жалким мальчишкой! Но, пусть будет по-вашему, поговорим о продавщицах…

И начала рассказывать о девушках, работающих в ЦУМе и «Колосе». Она до мельчайших деталей описывала их внешность (и при этом с улыбкой смотрела Кольке в глаза); вспоминала, кто из них и где учится, чем страстно увлекается, о чем мечтает, к чему стремится и сколько иждивенцев «тянет» на своих слабых, «не мужских плечах»; говорила о том, как больно бьют по их и без того не роскошному бюджету разные там не зависящие от продавца недостачи и как бывает обидно, когда какой-нибудь грязный воришка лишает их честно заработанной копейки…

С каждым словом ее Колька все сильнее и сильнее убеждался, что эта, как он раньше думал, «зеленая девчонка» давно уже «расколола» его. Она просто все это время выжидала. Неужели, чтобы дать ему возможность добровольно признаться во всем и тем самым облегчить свою участь? Ну, а ей-то это зачем? Ведь уличила бы — и авторитет заработала! Всякие там отличные оценки за практику, слава среди сокурсников…

Колька, подавленный и растерянный, поднял голову и снова встретился с ее взглядом. В этом взгляде не было торжества. В нем было сочувствие и еще, пожалуй, презрение. «Знает! Все знает! — мелькнула мысль. — И презирает… Мальчишкой назвала… Воришкой!»

— Прощайте, Костылев, — донеслось до него. — У вас будет достаточно времени для размышлений. Постарайтесь употребить его с пользой для себя. Если, конечно, найдете в себе мужество…

Сердце метнулось раз, другой, будто тесно ему стало за решеткой ребер. Колька медленно поднялся и побрел. Он почувствовал вдруг, что раздавлен. Его не избили, не изругали, а уничтожили. Уничтожили презрением к его трусости, признанием его человеческой неполноценности.

И Колька обернулся. Еремченко смотрела сурово, выжидающе.