Читать «Рассказы из Пушкинского дома» онлайн - страница 8

Филолог получил приглашение прийти еще раз, вечером…

Взволнованный увиденным, бродил он по весеннему Парижу. На набережной Сены купил у цветочницы букетик нежных пармских фиалок. Едва дождался сумерек. Когда вспыхнули фонари, он снова оказался у заветной двери.

Онегин, в черном сюртуке, галстуке, тщательно причесанный, сидел в глубоком, покойном кресле. Кругом на полу были разбросаны прочитанные французские газеты. Сейчас он выглядел совсем иначе. Красивая седина так украшала его, на гладких, почти без морщин, щеках пробивался румянец. Да и глаза смотрели веселее.

Заметив на письменном столе прекрасную посмертную маску Пушкина, молодой человек положил рядом с ней фиалки… Онегин был тронут. Больше не экзаменовал, снимал с полок рукописи, книги и рассказывал, рассказывал…

— Вот, извольте видеть: издание «Руслана и Людмилы». Первое! Продавали в букинистической лавчонке, потрепанную, без переплета. У меня уже был такой экземпляр в гораздо лучшем состоянии. И брать не думал, машинально раскрыл… И каково счастье! На полях пометки! ПУШКИНА пометки!

Гость невольно любовался этим человеком. Вдруг с острой жалостью понял: несмотря на то что речь Онегина дышала независимостью, а в осанке сквозила надменность, — он был очень одинок, раним и беззащитен. В словах его иногда ощущалось какое-то застарелое и едкое чувство обиды…

Скоро филолог узнал ее причину. В России не признавали Онегина как исследователя-пушкиниста, отказывались печатать его статьи, считали дилетантом. Аккуратно поставив книги на полки, он с горечью сказал:

— Петербургская Академия наук купила у меня музей за десять тысяч единовременно и по шесть тысяч ежегодно до самой моей смерти. Думают, старый, так умру скоро… — Александр Федорович быстро отошел от шкафа и, уставя палец в сторону гостя, почти прокричал: — А я думаю: «Шалишь, госпожа Академия! Уж теперь-то я вгоню тебя в расход». И заладил жить еще лет двадцать! — Его стальные глаза сверкнули невеселой усмешкой.

Но гневная вспышка быстро погасла, он сел в кресло, крепко потер лоб, виновато проговорил:

— Простите…

За окном стих уличный шум, Париж засыпал. Старик полулежал в кресле, прикрыв глаза. Молодой ученый собрался откланяться. Онегин остановил его движением руки:

— Не думайте, что познакомились с неудачником. Верю, отечество вспомнит мой труд и умножит богатство. Хотя, должно быть, это будет не скоро… Но я счастливый человек!

Александр Федорович поднялся, подошел к окну, обернулся и… филолог поразился тем, как побледнело его лицо, а глаза стали яркими, огненными.

— Хотите, — отрывисто произнес Онегин, — хотите услышать, как читал свои стихи Пушкин? Современники и друзья Пушкина читали мне в его манере. Ну так назовите любое стихотворение.

Громадное волнение этого человека передалось и его гостю, он сказал первое, что пришло в голову:

— «Заклинание».

Онегин с удовлетворением произнес:

— А‑а! И вы тоже любите его! — Взял с полки томик стихов, перелистал, показал страницу. На полях против «Заклинания» аккуратно старческим почерком было написано карандашом: «Чудо!».