Читать «Разговор на большой дороге» онлайн - страница 5

Ефрем. Гнедая.

Михрюткин. Гнедая… А сколько ей лет?

Ефрем. Девять лет.

Михрюткин. А хорошо бежит?

Ефрем. Хорошо.

Михрюткин. Какой, однако, у тебя злющий нрав! Отвечаешь мне – словно брешешь… Ты сердишься на меня?

Ефрем (помолчав). Помилуйте, Аркадий Артемьич – разве я не знаю. Я всё знаю, Аркадий Артемьич. Как нашему брату не знать? – Господин, например, гневаться изволит. Так что ж? – Где гнев, там и милость.

Михрюткин. Хорошо, вот это хорошо.

Ефрем. Помилуйте, Аркадий Артемьич… мы, конечно, не то чтобы в отдаленности пробавлялись, за морем не бывали, точно; в Петербурхе больше понатерлись: всё-таки – не такие уже, однако, пеньтюхи, чтобы, примером будучи, коровы от свиньи не спознать. Иному мужику, конечно, всякая дрянь в диво… ему что – он деревенщина, неуч… где ему! Следует рассудить; во всех делах следует рассудить – с кем греха не случается? Ну, как-нибудь не спапашился или так, просто сказать, не в час попался – ну не показалось господину. Он тебя и того, а ты выжидай… глядишь, блажь соскочила – и опять старые порядки! пошли.

Михрюткин. Вот что умно, так умно! я никогда не скажу, что человек глупости говорит, когда он умно говорит; никогда я этого не сделаю.

Ефрем. Помилуйте, Аркадий Артемьич. Ведь вам всё это еще лучше моего известно. Что я за иезоп такой, чтобы сердиться? За всяким толчком, не токмя что за побранкой – не угоняешься. Вы сами знаете: быль, что смола, не́быль, что вода. А неприятность со всяким может случиться; первеющий астроном – и тот от беды не убережется. Стрясется вдруг… откуда, батюшки? Да и кто может определить наперед: это вот эдак будет, – а это так. А господь его знает, как оно там выдет! Это всё темнота. Вот, например, хучь медведь: зверь лесной, пространный, а хвост у него – так, с пуговку небольшую; а сорока вот – птица малая, перелетная – а вишь, хвостище какой нацепила. Да кто ж это поймет? Тут есть мудрость, тут ничего не разберешь: одна надежда на бога. Вот, например, позвольте вам доложить, Аркадий Артемьич, от усердия позвольте доложить, вы вот изволите отчаиваться, а отчего?

Михрюткин. Как отчего? Еще бы мне не отчаиваться. Вот еще что вздумал: отчего?

Ефрем. Я знаю, знаю, Аркадий Артемьич, – помилуйте, как нам не знать? Мы всё знаем. Но вы вот что позвольте сообразить: и тут, и в этим случае, ничего тоже сказать нельзя наверняк. Вот, например, вы изволите знать соседа нашего – Финтренблюдова? Уж на что был важный барин! Лакеи в кувбическую сажень ростом, что́ одного галуна, дворня – просто картинная галдарея, лошади – рысаки тысячные, кучер – не кучер, просто единорог сидит! Залы там, трубачи-французы на хорах – те же арапы; ну просто все удобства, какие только есть в жизни. И чем же кончилось? Продали всё его имение сукциону. А вас, может быть, господь и помилует, и всё так обойдется.

Михрюткин. Дай бог! Но мне что-то не верится.

Ефрем. Помилуйте, Аркадий Артемьич. Отчего же не верится?

Михрюткин. Не таково мое счастье, брат. Уж я себя знаю; знаю я свое счастье; выеденного яйца оно не стоит, мое счастье-то.