Читать «Пьесы и сценарии» онлайн - страница 380

Сценарий «Знают истину танки» тоже густо заселен. Солженицын подчёркивает единство объединённых лагерем судеб лётчика, студента, хирурга, ботаника, скрипача, людей разных национальностей — русских, литовца, ингуша, грузина, «главу мусульман» Магомета и «главу бандеровцев» Богдана.

Начало фильма не обещает лагерной темы — южный ресторан, кипарисы, курортники, море, голос официанта: «Антрекот — два, фрикасе из лопатки — раз… Суфле лимонное — четыре…», две пары непринуждённо беседующих людей: «…Поразительное и удивительное не что Виктор там был, а что он оттуда вернулся! <…> — Страдалец! Чего он там натерпелся! и ничего не хочет рассказать! <…> — К сожалению, я ничего не помню. Я — всё забыл…» Но когда маленький оркестр начинает бесшабашный мотивчик, слышится голос Мантрова: «Будто в насмешку вот такой же оркестрик по воскресеньям играл и там…» Там — это в Особлаге, где из мисок вылизывают остатки еды, где людей охраняют собаки, где четверо заключённых пытаются бежать на угнанном грузовике, а догнавшие автоматчики тяжко и умело их бьют, где старший барака, заключённый С–731, «закладывая» своих соседей по бараку, жалуется: «Я в ГПУ был, по нынешнему счёту, — полковник. Меня Менжинский знал, меня Петерс любил… Сюда меня Ягода за собой потащил. и вот гноят шестнадцать лет… Не верит мне Лаврентий Павлович… Не верит!..», где доведённые до отчаяния зэки готовят бунт.

На чердаке собираются представители разных лагерных группировок.

«=Богдан:

— Шо ж, паньство, можливо буты спочинать? От мусульманского центра — е, от литовского — е, у русских ниякого центра нэма, Петька будэ тут за усю Московию. А у нас, щирых украинцев, руки завсе на ножах, тильки свистни!

Плотничий стук — отдалённым фоном.

Крупным планом, иногда перемещаясь, объектив показывает нам

то двух, то трёх из пяти. Эпическое лицо кавказского горца Магомета, доступное крайностям вражды и понимания (он уже не молод). Смуглого, стройного литовца Антонаса — какими бывают они, будто сошедши с классического барельефа. Румяного, самодовольного Богдана. Климова. Страстно говорящего Гая:

— Друзья! Вы видите — до какого мы края… Нас доводят голодом, калечат в карцерах, травят медью. и собаками травят. и топчут в пыли. Срока наши не кончатся никогда! Милосердия от них…? — никогда! Мы тут новые, но десять поколений арестантов сложили кости в этой пустыне и в этих рудниках. и мы — тоже сложим! Если не поднимемся с колен! <…> Мы потому брюхом на земле, что сами на себя каждый день и каждый час доносим начальству. Так какой же выход? Чтоб мы могли собираться! Чтоб мы могли говорить! Чтоб мы жить могли! Выход один:

Лицо Гая. Он страшен.

…Нож в сердце стукача!!

Магомет. Литовец. Климов. Бандеровец.

Да это трибунал!

…Пусть скажет нам Бог христианский, Бог мусульманский, Бог нашей совести — какой нам оставили выход другой?!»

Борьба со стукачами переходит в вооружённое восстание, обречённое на поражение, подавление танками, под мощный хор мужских голосов: «Вставай, страна огромная!».