Читать «Пьесы и сценарии» онлайн - страница 378

Александр Исаевич Солженицын

Едва ли припоминаются в истории драматургии, от Софокла до Брехта, пьесы, сочинённые не только про лагерь, но и в лагере, да ещё и не записанные, а выученные наизусть, будто эпос. Пьесы большие, со множеством сцен, эпизодов, сюжетных поворотов. и густонаселённые — 18 персонажей в первой пьесе, не считая массовки, 48 — во второй плюс массовка, 60 — в третьей, опять же не считая массовки. В этом многолюдии — многообразие. Солженицын дотошно указывает возраст каждого из героев; национальность — в основном русские, но есть и татары, евреи, немец, поляк, итальянец, румын, украинец; должности и звания. В «Пленниках» в казематах СМЕРШа ждут своей очереди сержант Красной Армии, ротмистр русской императорской, капитан королевской югославской армии, оберлейтенант вермахта, подпоручик Войска Польского, капрал итальянской армии, не говоря уже обо всех чинах и званиях СМЕРШа, охраны, бригадирах, нарядчиках, комендантах и «неформальных званиях» вроде «придурков» и «работяг». Для тех, кто не знает этой терминологии, Солженицын прилагает «Краткий словарь лагерного языка» (приложение к театральной программке). Некоторые из этих выражений тогда же вышли за ворота лагерей и звучали даже в школьных коридорах. В 1954 году, то есть в то время, когда Солженицын писал «Республику труда», я учился в первом классе. Помню восторженный вопль: «Уроков не будет» и разочарованное: «Параша-а-а-а..»: параша [одно из значений] — непроверенный лагерный слух. А в 1972 году, в стройбате, где в нашей роте из сорока москвичей было тридцать восемь ранее судимых, я услышал: «Ему бацилла не положена» (Солженицын поясняет: бацилла [блатн.] — жир). Некоторые из этих слов вошли в наш язык благодаря «Ивану Денисовичу» — кондей, кум, на цырлах, шмон… А иные, перекатываясь из «зоны» в «зону», застревая и закрепляясь в отдельных социальных слоях, дожили и до нашего времени и вошли в общерусский современный язык (как, например, «вкалывать»). Если учесть, что достаточно большая часть персонажей пьес Солженицына — интеллигенты, инженеры, физики, философы, то можно бы сказать и не прибегая к составлению частотного словаря, что язык пьес Солженицына — самый богатый в ту пору. А то, что первая пьеса трилогии целиком, а вторая наполовину написаны вольным рифмованным стихом, ещё усиливает впечатление разнообразия, непредсказуемости, языковой мощи писателя.

Солженицын писал пьесы для театра, причем конкретного. Как он сам вспоминал, его театральный опыт в ту пору был довольно ограничен, театральные впечатления отложились, «увы: в форме, в какой они ещё сохранялись в 30-е годы в провинции, не соответствуя современному мировому уровню, — и когда через 15 лет в лагере я начну сочинять пьесы, то изо всех воспоминаний и образцов у меня только почти что и будет: ростовский театр 30-х годов. Ах, как важно для большой страны, чтоб её культура не стягивалась бы в одной столице, чтобы жили наравне сорок равноправных культурных центров.» Ремарки описывают воображаемый спектакль, так, например, в «Республике труда»: «В антракте, не тотчас, — смена часовых на вышках у сценического портала. Сменив одного часового, развод военным шагом спускается, проходит перед первым рядом партера (если там толпятся зрители, разводящий грубо кричит: “Ат-тайди от зоны! Р-разойдись!”) и сменяет часового другой вышки».