Читать «Путями истины. Сборник мистических рассказов и повестей» онлайн - страница 88
Кристиан Бэд
И дождь иссяк. За окном потихоньку начало светлеть, словно просидели эти двое всю ночь, и начал заниматься рассвет.
— А теперь я, сотворивший тебя, неблагодарного, — возвысил голос Вениамин, — приказываю тебе — Изыди! И выброси из головы все эти бредни! Нет и не будет в вашем мире творца. Живите сами.
С крыш срывались последние капли. В пустом кабинете сидел грузный пожилой мужчина, бледный, с синюшными веками и держался за сердце. «Кажется, отпустило на этот раз, — с облегчением думал он. — Ничего. Это из-за грозы. Сейчас… валидольчику под язык…»
Апокалипсис откладывался еще по меньшей мере лет на… Да кто его знает, сколько он проживет еще — этот обрюзгший, давно надоевший всем редактор отдела поэзии?
Повествование это состоит из многих, разрозненных во времени частей. Но все они читаются как один день. Ведь ничто в положении этих людей уже не имеет смысла. Даже время.
— Кто там, в углу за ширмою?
— Пилат.
От радиации он отмывает руки.
Иван Драч, «Чернобыльская Мадонна»
Колючка:
— Какое сегодня число?
Каблук:
— Тридцать второе. Завтра будет минус первое.
Лев Устинов, «Бочка меда»
Старушонка с узлом заговорилась было, маяча кому-то в окно, но вдруг прыснула по-кошачьи в подворотню. В соседнем проеме задернулась штора, и в дыре, пальцем проделанной в выцветшем ситце, появился любопытный зрачок, полный ужаса, отвращения и любопытства. По улице шел киевец.
Его почти человеческое туловище венчала угловатая, скошенная к затылку голова, смуглое до черноты лицо обрамляла жесткая непокорная шерсть, ноздри были вывернуты, а уродливый синегубый рот кривился в зверином оскале.
Красные глаза киевца метнулись к шторе, и зрачок пропал. Женщина за окном билась в припадке.
Шустрая бабка вынырнула из другой подворотни, оглянулась, позвонила в железную дверь подъезда и прошмыгнула внутрь.
Шел третий час дня. Улица была пуста. Лишь изредка, держась середины, пробегали, озираясь, люди.
* * *
49-й жевал молча. Все его внимание было поглощено кусками еды на тарелке.
Лариса, казалось, сосредоточилась на вязании, но из-под ресниц следила за ним. Теперь, когда 49-й стал совсем взрослым, ее не покидал страх. Раз за разом она невольно выхватывала взглядом его ослепительно-белые под темными губами клыки — два сверху и два снизу, почти такие же, как у людей, только гораздо длиннее.
49-й наелся, его потянуло в сон. Он подошел к дивану, неуклюже завалился и сунул уродливую голову Ларисе на колени. У нее ёкнуло что-то внутри, но она только выше подняла руки с вязанием.
49-го Лариса называла Лешенькой. Когда она рожала, было уже сорок восемь таких, и она не знала, что родит сорок девятого.
Первого мальчика-мутанта мать встретила младенческим криком. Его смуглое тельце было нормальным, только лицо… У Ларисы помутилось в глазах, когда она увидела своего Лешеньку. Но она стиснула зубы и сделала всё, что смогла. По крайней мере, 49-й не уходит из дома туда, где живет большинство киевцев — в подземный город дренажных и канализационных туннелей. И потому он почти не агрессивен. Правда, Лариса все равно его боится.