Читать «Путь актрисы» онлайн - страница 190

Улиту я представила себе сухонькой, как «перекати-поле», но с животиком. Мне казалось почему-то, что она чрезвычайно прожорлива, что почти всегда ест она от бар уворованное, ест тайком, спешит, глотает не разжевывая, и часто давится.

Понимание внутреннего мира Улиты пришло ко мне на репетиции в «выгородке». Оттого что я вдруг согнулась в три погибели, оттого что руки у меня удлинились, стали почти как у обезьяны, оттого начал складываться во мне и соответствующий этому физическому облику особый строй мышления.

Улита в душевном смысле — слепорожденная. Всю свою жизнь была лишена она правды, радости, чистоты, нежности. Так безнадежно слепа душой она, что и не постигает даже, насколько ужасна, насколько темна ее жизнь.

Когда я сообразила это, мысль моя стала работать дальше. Словно без моего ведома и без всякого моего труда накоплялись во мне все новые и новые знания о постыдной жизни Улиты. Сознание мое работало, как крот. Оно вышвыривало мне «на-гора» из глубины своих раскопок новые и новые сведения об Улите. Через ощущение уродливой оболочки, через телесный футляр я начала видеть Улиту и изнутри.

Встало пред глазами и все вокруг Улиты: серое небо, убогая деревушка, «косящатые» окошки, лучины в избах. Почувствовалась {251} мной тоска ночей, тех деревенских российских ночей крепостного права, когда тянет за душу вой не то собак, не то волков… Эти ночи и загасили все человеческое в Улите.

Умирает брат Головлева Павел… Я — Улита стою у его изголовья. Жалею ли я умирающего? Наоборот! Сержусь, что так непристойно долго задерживается он в живых. Слова: «Преставился батюшка мой», — произношу с таким удовлетворением, будто Павел Головлев слишком долго хитрил со мной и только теперь, мертвый, прекратил наконец меня надувать.

Руки мои грубые, с негнущимися пальцами, дотрагиваются до лица умершего, большим пальцем я прикрываю веки его глаз. Делаю это привычно, даже мастерски, будто уже много-много раз вот так закрывала я глаза покойникам, и ничего мне не страшно при этом и никого мне не жалко.

Смерть человека обычно вызывает у живых ужас, отчаяние или сострадание. Улита же недовольна задержкой кончины Павла Головлева. Недовольство тем, что человек не умирает, это отклонение от обычной логики, алогизм, но отклонение от общепринятого — логика Улиты.

Нелогично быть жестокой к ребенку, нелогично с, что для крепостной девушки «щастье» стать кратковременной забавой барина, но все это вполне закономерно для Улиты.

В гриме и костюме Улиты была я грязная, осклизлая. Товарищи, встречаясь со мной за кулисами, чуть не вздрагивали: «Фу ты, гадость какая!» Меня же Улитино безобразие устраивало, оно ей «сродни».

Я поняла: кто — Улита, какая — Улита, то есть «зерно» Улиты, чего она хочет, какого страшного для нас, но ей желанного счастья она стремится достигнуть. Раба — она хочет власти, наслаждения властью над еще более, чем она, беззащитными. Я поняла направление ее воли почти в каждом миге ее жизни. В сплошной тьме нравственного облика Улиты я обязана была обнаружить причины возникновения такой бесчеловечности в человеке, но не для того, чтобы оправдать ее, а для того, чтобы растолковать ее себе и зрителям.