Читать «Путевые впечатления. Юг Франции» онлайн - страница 2
Александр Дюма
Благодаря то ли своим фамильным чертам, то ли присущим ему природным дарованиям, юный воспитанник лорда Артура Г*** не замедлил проявить способности еще большие, чем можно было от него ожидать: в возрасте четырех месяцев, за неимением соперников со стороны, он уже превосходнейшим образом расправлялся со своими родителями, а в шесть месяцев способен был задушить восемь крыс за тридцать секунд и трех кошек за пять минут. С возрастом, как легко догадаться, его природные и благоприобретенные достоинства лишь развились, так что в два года юный Хоуп, хотя и находившийся в самом начале своего жизненного пути, обладал уже известностью, сравнимой со славой стариннейшей и благороднейшей лондонской знати (само собой разумеется, что мы говорим здесь лишь о собачьей аристократии).
Хоуп пребывал на вершине своей славы, когда в 1831 году Адольф Б., сын одного из богатейших наших банкиров, отправился в Лондон, чтобы провести там некоторое время; среди имевшихся у него рекомендательных писем было одно, адресованное лорду Артуру Г***. Незадолго до этого разразилась Июльская революция, и о ней в ту пору терялась в догадках вся Европа. Тогда еще не считалось дурным тоном признаваться в своем участии в ее событиях; поэтому, когда Адольфа расспрашивали о том, что происходило в четверг 29 июля, он рассказывал интересные подробности захвата Тюильри, свидетелем которого он стал. В числе прочих была одна достаточно любопытная (я могу поручиться за ее подлинность).
Толпа, заполнившая дворец, добралась до Маршальского зала — этого великолепного музея нашей воинской славы. Однако следует признаться, что среди представленных там великих имен было несколько уже переставших пользоваться народной любовью и, напротив, более всего вызывавших в то время самую дикую ненависть к ним. В числе этих имен было имя графа де Бурмона, которому, невзирая на его успехи в Алжире, не могли простить Ватерлоо, и герцога Рагузского, чья недавняя верность Карлу X никоим образом не могла заставить забыть проявленную им неблагодарность по отношению к Наполеону. Оба эти имени были начертаны в Маршальском зале: первое — в пустой раме, поскольку заполнить ее чем-нибудь еще, кроме драпировки из красного муара, не хватило времени, второе — под великолепным портретом генерала в парадном мундире, написанным Жераром.
Толпа, проходившая мимо пустой рамы и прочитавшая написанное на ней имя графа де Бурмона, набросилась на этот красный муар, как бык на алый плащ матодора, разорвала его на кусочки и затоптала ногами. Не успело еще свершиться правосудие в этом месте, как послышались крики ярости в другой стороне — люди пришли в возбуждение при виде портрета герцога Рагузского. В ту же минуту ружья были нацелены на картину и раздались выстрелы; три пули попали в голову, две другие — в грудь, точно так же, как это произошло с маршалом Неем. Вот-вот должен был последовать второй залп, но тут какой-то человек кинулся к портрету, сбросил его на пол, потянув на себя, затем разломал раму, ножом вырезал холст, проткнул его пикой и поднял над головами, сделав из него знамя толпы, вожаком которой он, по-видимому, был.