Читать «Прожорливое время» онлайн - страница 47

— Известно ли вам, сколько экземпляров первого ин-кварто «Тита Андроника» дожили до нашего времени? — спросила Макбрайд. — Один. Тогда пьесы были грошовыми книгами. Они не принадлежали к высокому искусству, не считались даже поэзией. Нам известна по крайней мере еще одна, написанная Шекспиром, — «Карденио», которая не дошла до нас, хотя рукопись, возможно, существовала до тысяча восемьсот восьмого года, когда сгорела библиотека театра «Ковент-Гарден». В начале семнадцатого века Шекспир не был той литературной иконой, каковой является сейчас. Просто драматург, причем популист, писавший развлекательные пьесы для театра. Это получалось у него хорошо, он заработал своим творчеством кучу денег, но можно ли говорить, что современники считали его величайшим писателем всех веков, мастером, каждый клочок бумаги, вышедший из-под пера которого нужно хранить как священную реликвию? Едва ли.

— В таком случае как эта пьеса вообще могла уцелеть? — спросил Томас, меняя подход.

— А вот тут, мистер Найт, вы ставите меня в тупик, — ответила Джулия, и ее тон снова стал заигрывающим.

Томас явственно представил себе, как она возлежит на подушках с шоколадным коктейлем в руке.

Глава 20

Найт провел еще два дня на больничной койке, переключая телевизор с одного канала на другой и периодически ругаясь по поводу глупости увиденного до тех пор, пока боль в плече не заставляла его откинуться назад и умолкнуть. Наконец он объявил, что возвращается домой. Лечащий врач, гнусавый мужчина средних лет с ястребиным носом и проницательными глазами, сказал, что он предпочел бы подержать его еще пару суток, но если Томас покинет заведение прямо сейчас, то это его не убьет.

— Очень хорошо, — обрадовался Найт. — Есть предел объемов дневного телевизионного эфира, которые может вынести человек.

— Вы могли бы что-нибудь почитать, — усмехнулся врач. — Знаете, кое-кто по-прежнему любит книги.

— Мои многочисленные друзья и благожелатели не принесли мне ни одной, — сказал Томас.

Помимо полицейских его посетил еще только один человек, Питер-бельчонок, директор школы, который заглянул в палату, стесняясь букета цветов и большой открытки, подписанной учениками. Друзей у Томаса было не много, но стоило учесть, где он побывал чуть больше года назад, а также выпивку, потерю работы и другие, еще более мрачные моменты. Поэтому Найт решил, что дела обстоят не так уж и плохо. Прочитав написанные на открытке фамилии, Томас улыбнулся.

За день до того он позвонил Куми, просто чтобы услышать ее голос, и по причинам, которые сам не мог четко определить, не сказал ей ни слова о случившемся.

«Не хочу ее напрасно беспокоить», — решил Найт.

Он снова попал в «Чикаго трибьюн». Такое было неизбежно, учитывая его былую славу, но Куми этого не увидит. Больше никому не пришло в голову ей позвонить. Для полиции Томас по-прежнему был разведен и не имел близких родственников.

По телефону Куми говорила о своем непрекращающемся стремлении избегать чрезмерной агрессивности на уроках карате и сдерживаться в работе.

— У меня такое ощущение, будто я застряла посредине, — сказала она. — Во всем. Я не японка, но и не истинная американка. Здесь никто не знает, как со мной быть. Я по-прежнему хожу на цыпочках вокруг церемониальных протоколов, которые не до конца понимаю. Порой мне кажется, что я работаю в космическом скафандре или в водолазном шлеме, что было бы совсем неплохо, если бы мои занятия были связаны с космосом или с погружениями под воду. Я немного освоилась, но все равно остаюсь чужой.