Читать «Примерная семья» онлайн - страница 3
Глеб Иванович Успенский
Маменька несколько даже усмехнулась…
– Ох ты, моя дурашка! Что тебя съедят, что ли? Будешь теперь с женой жить, – вот и сказ…
– Да, ей-богу, я не знаю…
– Ну я научу… Уж это не твое дело…
Сын успокаивается, – маменька худому не научит. Невеста оказывается тоже какого-то золотушного, губчатого телосложения, – с испуганным выражением в лице.
Весь разговор жениха и невесты до свадьбы вертелся на таких предметах…
– Покорнейше благодарю, я больше чаю не хочу-с, – говорил жених…
– А еще не хотите? – с великим испугом говорила невеста…
– Никак нет-с…
Сеня в это время смотрит на маменьку, спрашивая глазами: можно ли еще?
– Пей, чего ты? – произносит маменька…
– Ну позвольте, полчашечки…
Или:
– Это ваша кошка?
– Наша.
Молчание.
– У нас тоже есть, Машкой звать…
– И нашу Машкой.
И т. д.
– Ну, что – полюбили вы друг друга? – спрашивают юную чету родители.
– Полюбили…
– Очень?
– Очень-с…
– Ну, так чего ж тут разговаривать-то?..
Волочить, действительно, не из чего; за несколько часов до свадьбы мать сыну что-то усиленно шепчет на ухо»..
– Ей-богу, я ни за что… Как это можно!
– Да дурак! – шопотом произносит мать и еще убедительнее начинает работать губами над ухом сына.
Сын как будто убеждался в справедливости резонов, приводимых матерью, и почти не возражал, – отчего начинавшая уже успокаиваться маменька была несказанно изумлена, услыхав по окончании монолога: «Ни за что на свете!..»… – Прокляну! – оставалось сказать ей…
Сеня мгновенно притих, дело было слажено, и Сеня начал жить с женою.
Через месяц мать спрашивала:
– Ну что, теперь веселее жить-то?
– Теперь, маннька, чудесно…
– Привык?
– Привык-с…
– То-то, дуралей!..
Сенечка изображает беспредельно счастливую улыбку: глаза жмурятся, и хныканье слегка переходит в некоторое ржание.
* * *
Теперь маменька очень счастлива. Она начала ясно понимать, что жизнь ее идет совершенно так же, как и жизнь всякой достойной уважения женщины: с мужем жила она, – наживали, дом выстроили, не хуже других стали; вдовела, – горя многое множество перенесла, – но так как всё – бог, – то и тут сумела выкарабкаться: сына вырастила, воспитала, на службу определила и теперь женила. Мало ли? Чтобы, стало быть, закончить свою жизнь, вполне исполнив начертанную годами программу, нужно теперь внучат; нужно, чтобы она, Пискарева, была бабушка, чтобы она же нянчила внучат и чтобы, стало быть, все, что только в эту пору ни дышит около нее, все это была ее собственность – и без нее ни дышать, ни думать, ни шагу сделать – отнюдь не могло бы.
Поэтому все мысли господ Пискаревых теперь были о детях. Но, к великому горю, – детей не было. Ждали год, ждали два, – нет. Общая скорбь одолела всех. Ждали еще год, – нету; советы и попытки помочь горю продолжались без конца; то советовали Сенечке в бане облить жену через плечо, то испить травы, настоенной на громовой стреле, то двенадцать зорь говорить, обернувшись спиной к солнцу, какие-то символические слова. Однако все это не помогало.
Приискивают средство другого рода.
– Ты, Сеня, слушай: три ночи… как у Казанской к утрене впервой вдарят…
