Читать «Пречистенка» онлайн - страница 15
Алексей Геннадиевич Митрофанов
— Черт с тобой, колоти, а за мрамор, работу заплатишь, — промолвил подрядчик.
И правда, архитектор заплатил. Тотчас же вынул десять тысяч — и отдал Губонину.
* * *
В конце концов работы, длившиеся не одно десятилетие, успешно завершились, и 31 мая 1912 года написанной специально к тому случаю кантатой Иполлитова-Иванова началась церемония открытия. Она прошла, что называется, на уровне. Даже кинооператоры — в то время редкость величайшая — отсняли церемонию на пленку.
Марина Цветаева вспоминала: «Белое видение Музея на щедрой синеве неба… Белое видение лестницы, владычествующей над всем и всеми. У правого крыла — как страж — в нечеловеческий и даже не в божественный, а в героический рост — микельанджеловский Давид».
Художник Нестеров критиковал и здание музея, и архитектора Клейна: «…если у него нет таланта создать русский стиль как единственно возможный и желательный в русской Москве… то пусть он ограничится постройкой дач в Парголове для купцов из немцев, это и ему доходно будет, да и нам не обидно… Он и невинность соблюдет, и капитал приобретет».
Сам же господин Цветаев был удовлетворен и умиротворен. «Семейная жизнь мне не удалась, зато удалось служение родине», — сказал он по этому поводу.
Под неудавшейся семейной жизнью Иван Владимирович понимал и безвременную смерть обеих жен, и раннее и, как ему казалось, неудачное замужество дочерей, и неправильное (опять-таки, по его мнению) их воспитание. Но главное было достигнуто. Музей существовал.
Через год Иван Владимирович захворал. Писал: «Я тут болею… нанявши лошадей для переезда на железную дорогу, я в один момент, нежданно, подвергся приступу грудной жабы, которая держала меня 24 часа. Сбежались местные врачи, лечили банками и каплями. Очень ослабел».
Спустя четыре месяца Цветаева не стало. Но умирал он счастливым — своему любимому отпрыску Иван Владимирович обеспечил будущее.
* * *
Музей остался. В нем бедные, не имеющие денег на поездки в Грецию и Рим, студенты изучали слепки с далекой античности. В нем простаивали перед славными шедеврами московские творцы — считалось, что они заряжаются таинственной энергией. Здесь же, среди аполлонов, встречались влюбленные.
Но семнадцатый год наступил на Москву. И начался путь из изящных, изящнейших искусств — в изобразительные.
Странное дело — благородный музей стал агрессором. Одну за другой втягивал он в свои запасники коллекции дореволюционных богатеев. Словно раковая опухоль, стал он пожирать своих былых дарителей и жертвователей. Из милости же позволял остаться меценатам при собственных собраниях.
И Дмитрий Иванович Щукин служил при музее — смешно и подумать — лицом подчиненным, послушным хранителем.
А дочка основателя, Анастасия, работала здесь же — и тоже как будто из милости. «А в Музее, когда лопалось от мороза отопление, мы работали, укутанные, и я писала библиотечные карточки — в перчатках», — вспоминала она.