Читать «Потаенные места» онлайн - страница 218
Кэтрин Уэбб
Доктор Картрайт грустно кивнул и поправил сползшие на кончик носа очки.
– Мы должны подготовиться к тому, чтобы проявить стойкость перед лицом… страха и страданий, Пудинг, – сказал он.
У Пудинг не было уверенности, что она на это способна, и она не хотела лгать, но все равно кивнула, не желая расстраивать отца. Наконец объявили слушание дела Донни, и его ввели в зал. После нескольких наводящих вопросов он назвал свое имя и адрес, и Пудинг с трудом могла расслышать его из-за шума в ушах.
Донни не признал себя виновным в умышленном убийстве, равно как и в непредумышленном, связанном с ограниченной ответственностью. Затем выступил с речью обвинитель, и ни одно из представленных им свидетельских показаний не было оспорено защитой. Адвокат подсудимого получил слово последним и попросил Донни описать, что тот видел и делал в утро смерти Алистера. Донни не привык выступать на публике, ему всегда проще было отвечать на конкретные вопросы, чем пространно излагать ход событий, поэтому он ограничился лишь парой невнятных фраз. Далее адвокат сделал несколько неоспоримых заявлений, в основном касательно хорошей репутации подзащитного и его тяжелых ранений в голову. После чего мировой судья, похожий на грача – нос в виде клюва и яркие, блестящие глаза, – объявил об окончании прений сторон. Затем он заявил, что выносит решение с тяжелым сердцем, учитывая участие Донни в войне, и распорядился направить его дело в коронный суд, квалифицировав преступление как умышленное убийство. В связи с тяжким характером преступления и эпизодами насилия, имевшими место, когда Донни находился под стражей, в освобождении под залог было отказано.
После суда Пудинг и доктор молча стояли на перроне, ожидая, когда подойдет поезд на Чиппенхем. Ветер катил по железнодорожным путям старый газетный лист; розовато-белые цветы блошницы пробивались между шпал; прыгали воробьи, подбирая упавшие крошки от сэндвичей, которые уплетали пассажиры. Одно из самых ранних воспоминаний Пудинг было связано с путешествием по железной дороге, ей тогда было не больше четырех лет. Она уже не помнила, куда они тогда направлялись, – да это и не важно. Зато она помнила Донни, ему было двенадцать или тринадцать лет; всякий раз, когда поезд входил в поворот, брат высовывался из окна и пытался хотя бы мельком увидеть пар и дым локомотива, а затем оборачивался к ним с сажей на зубах, растрепанными волосами и улыбкой от уха до уха. Пудинг сделала резкий вдох и попыталась изгнать этот образ, который, казалось, лишь усиливал ее тоску. Рядом на перроне стоял пожилой человек с трубкой и курил, и от табачного дыма просто некуда было деться. От него щипало в глазах, першило в горле, и досаждал он не меньше, чем целый рой комаров.
– Пожалуйста, прекрати вертеться, Пудинг, – резко сказал отец, бросая на нее измученный взгляд, прежде чем снова опустить глаза в землю.
– Что нам делать, папа?
–
– Но разве мы… не станем подавать апелляцию на отказ отпустить его под залог? Донни должен быть до суда дома, где мы сможем за ним присмотреть. В тюрьме его снова станут дразнить и… подначат на что-то ужасное. У меня есть время до следующего суда, чтобы его спасти, так что…
