Читать «После вечного боя (стихи)» онлайн - страница 17

За днями дни идут, как лист дрожит, За годом год идет, как лес шумит, А век за веком — как земля стоит. А сбоку слава громкая бежит. Отстань, собака!                        Молодость спешит! Златых кудрей не счесть кольцо в кольцо, Носком он катит белое яйцо, Под пяткой пролетает самолет. Раздайся!               Добрый молодец идет! На золотую зарясь красоту, Ломают шею птицы на лету, Девицы стекла голубые рвут И путь ему глазами устилают. Молодки кольца золотые мнут И путь ему рублями усыпают. Старухи тень унылую грызут И молодость погибшую зовут. Печаль и удаль били через край. И встретил он цыганку.                                — Погадай! Хочу поверить раннюю печаль, Солги, старуха, коли правды жаль. В моем кармане мелких денег нет, Так погадай за пачку сигарет! — Накликала за пачку сигарет Любовь скандальную, семь бед — один ответ. Но плюнул он в неверное лицо И снова подцепил носком яйцо. Раздался легкий гром или смешок. И вот уже скакнул ему на ногу, Скорлупки отряхая, петушок. — Кукареку! — и шасть через дорогу Под красное высокое крыльцо. А на крыльце красавица стояла, И яблоко в одной руке сияло, Бросая отсвет на ее лицо. Ой, не звезда во мраке побежала, То яблоко заветное упало И покатилось…                      Молодец нагнулся: Туманный след за яблоком тянулся. Он проследил глазами до крыльца И выше: ножки! Платье не пуская, Рука лилась, свободно повторяя Полет бедра. Шел пламень не мигая По голубиной груди — до лица. Красавица зарделась: отпусти! Душа рванулась, словно ветер в поле, Душа вольна, но с места не сойти. И ноги заплясали поневоле. Пропел петух.                    Не слышала она, От взгляда молодецкого пьяна. Когда пропел петух на третий век, Очнулась.               — Где ты, добрый человек? — Ан след его дымит разрыв-травою. — Итак… — хитро мигнул скелет герою. — Продолжим разговор, — тот произнес, Пустой стакан поставил пред собою. Но оглянулся: за его спиною Открылась дверь —                             и прогремел вопрос: — Где Чистяков?                       — Я здесь.                                      — Изволь жениться! — Пред ним стоял багровый человек С коричневым рубцом от черепицы И мрак метал из-под набрякших век. — Фу, фу, старик! Ты кто?                                    — Отец Аи, Иван Ахримчик! — хвать одной рукою Героя за плечо, а стул — другою И тут же сел:                   — Со мною не шути! Аи — моя двенадцатая дочь, А ты моя двенадцатая мочь! Налей вина за милое словцо. Чего разинул рот — заедет бричка! Видал, как ты по улице яичко Катил.          Моя гулена на крыльцо Шмыг с яблоком. «Назад!» — кричу из дому, Послушалась… Но что за оборот: Глядит не так, садится по-другому, Насупил бровь — меня не узнает. Окстился я от энтого удара И кликнул свояка-ветеринара: «А ну проверь, ученый человек!» Он поглядел: «Поимка дорогая. Лови героя…»                     Вот напасть какая! Налей еще вина!                       Ни в майский снег, Ни в молодость лихую я не верю. И написать по случаю готов Трактат по уловлению зятьев. Их у меня одиннадцать… За дверью Я первого настигнул бегуна, Второго из раскрытого окна За помочи стащил:                          «Куда?» — «На юг!» — «Побойся бога, Петя!» —                                   «Недосуг!» Такого петуху я не спустил И воротил в родительское лоно Заместо понесенного урона. Не знаю, чем я третьего смутил — Махнул он против солнца на Восток, Однако на распутье трех дорог Замешкался: не знал, куда бежать. Настиг я шатуна… Четвертый зять Вильнул ногой. Я кинулся искать, А негодяй на дерево взобрался, Да не сдержался, плюнул на меня. Я дерево срубил — и он попался За хитрость! Пятый зять средь бела дня Сбежал под землю. Соловья такого Я выволок из люка городского, Где он сидел, как в золоте, в дерьме И горизонты размыкал в уме. Шестой со страху в муравейник влез И по кусочкам расползался весь. Я вытащил на свет, полуживого: «Женись!» Согласен. Глянул: нет седьмого! Он в клетку сиганул, а в клетке львица Со львом. И лев, конечно, удивился: «Фу, фу!              Откуда русским духом пахнет?» — И пасть раскрыл…                          С тех пор мой зять и чахнет. Стал намекать восьмому — ни фига! Бултых в бутылку, но одна нога Торчит снаружи.                        Тут его, мерзавца, Я за ногу и вытащил, как зайца. Девятый объявил, что жаль ему Терять свободу,                        и сбежал в тюрьму. Такое свинство вовсе непонятно, И я судом вернул его обратно. Гляжу: пропал десятый зять — матер! Прыжком лосося хлоп через забор. Ищу-свищу, без толку спотыкаюсь. По странности в мертвецкую забрел — А он лежит врастяжку, бос и гол, Да, видно, заскучал — поскольку палец Стоит до потолка, ужо постой! За этот палец и привел домой, Хотя люблю разымчивое слово, По воле мне всегда не рассказать. В глазах рябит: один резвей другого. Но фору дал одиннадцатый зять. Сидели мы за свадебным столом, И вдруг моя старуха хохотнула. Глядь: зятя нет!                       «Чему смеешься, дура?» Смеется пуще. Что-то в смехе том Мне показалось странным.                                     «Где мой зять?» — И за подол свою старуху хвать. «Не смей!» — кричит.                              Но я задрал подол. Эге! Беглец недалеко ушел: Мою жену с исподу он щекочет. Посмолкли гости, а она хохочет. И я захохотал, по размышленью. В конце концов никто не убежал И всяк меня за твердость уважал… — А где Аи?                 — Она стоит за дверью.— На это рассмехнулся Чистяков. — Скелет, за мной! — душа его плеснулась, Стаканом вышиб дверь и был таков. Девичья тень за дверью шевельнулась: — Не уходи — останешься один! — Но никого не слушал сукин сын. Краса споткнулась, туфелька упала. Так босиком родная побежала. Навстречу шел солдатский частокол. — Солдатики! Солдатики! Ушел! Теперь я ваша! — Платье дорогое Разорвала и топнула ногою. Душа солдата девку пожалела: — Не торопись, готовая сестра! — И рявкнул подполковник:                                  — Полк! Налево Кругом!           Догнать предателя!                                      Ура! — Пыль от сапог покрыла божий мир, Но усомнился бравый командир: — Я вижу ясно: он бежит по пашне! И вот следы, но это след вчерашний! Тут не мерзавец. Тут герой. Назад! — И на казарму развернул солдат! Блистая подлым обществом скелета, Бежал герой, меняя части света, Как гордая красавица перчатки. И вот он очутился на Камчатке. Туманы океанской синевой Дохнули неприветливо и жутко. — Похоже, метр, я слышу волчий вой. Откуда бы?                 — Из моего желудка! — Ну ничего. Сейчас наловим рыбы.— И встал он у обрыва на краю, И в Тихий океан пустил струю — Дрожь пронеслась по океанской зыби. И по струе — один дурней другого — Пошел лосось наверх до Чистякова. Уже успел он груду набросать, Как слышит голос:                          — Рыбку ловишь, зять? Глядит: за ним Ахримчик налегке Стоит с ружьем, и палец на курке! И говорит:                — Давай обратно, зять. И рыбки не забудь с собою взять! Пойдем, француз,                         ужо найдется место. Да выпиши из Франции вина! Встречай гостей, родная сторона! Поплачь, поплачь, любезная невеста! Ты солнышком для батюшки стояла, Ты месяцем для матушки сияла, Как зеркало, сестричек отражала, Да времечко недоброе нашло. И солнышко за месяц схоронилось, И зеркало заветное разбилось, Водицей в разны стороны ушло. Чужая воля свищет на дубу, А чья она,               спроси свою судьбу. Не ворон ли махнул своим крылом И белый свет затмил одним пером? Без радости ты ленту повязала, Без сладости ты губы искусала… Куда глядит победная краса? Она глядит за темные леса. Одна слеза                  за гору покатилась, Другая             из-за лесу воротилась И молодца с собою принесла. Он на крыльцо высокое ступает — Крыльцо в сырую землю утопает, Дверной косяк восходит в небеса. Мешок лососей за его плечом, А твой отец идет за ним с ружьем, А за отцом несется пыль столбом, А в столб-от иностранец заключен. Ой, не шуми, порубленная роща! Не причитай, возлюбленная теща! Ты лучше топни с пятки на носок. Вода выходит замуж за песок. Как тот песок без имени и роду Перемешает молодую воду. На злат песке от голубой воды Останутся узорные следы. Ударил час. Жених с невестой сели. И пальцы их ласкались под столом, Как голуби.                  Поигрывал ружьем Внимательный Ахримчик.                                   Розовели Туманные лососи. Стол блистал Вином и славой. Каждый гость летал В самом себе и около. Невесте Уже воздали по уму и чести. И первый приснопамятный свояк На счастье жениху швырнул пятак О двух орлах (Читатель, ты заметил: Монета эта выплыла не вдруг!), Второй свояк вручил билет на юг, А компас подарил, конечно, третий, Четвертый — необъятную перину, А пятый — ренессансную картину, Шестой — магнит, а шкуру льва — седьмой, Карманный штопор подарил восьмой, Девятый — сборник мудрых изречений, В котором блеск и наглость измышлений Приятны, но темны по существу, Десятый — отворотную траву, Последний натащил какой-то вздор: Отбойный молоток, фонарь, багор, Рабле — осла, а тесть — пустое место, А теща — вздох: дар божий, как известно. Одиннадцать отпетых свояков Ему кричали:                   — Полно, Чистяков! — Стакан был пуст, но пил он из него. Позарился Ахримчик, как ни странно: — Дай отхлебнуть из твоего стакана! — Ты слишком слаб и пей из своего! — Прошла неделя… Видит бог, прошла, Но не дошла до нашего стола. Сарынь на кичку!                        Дом гулять пошел По комнатам, а стены — через стол. И встретила под окнами рассвет Уступчивая русская беседа: «Опохмелиться б надо». — «Водки нет».— «А спички?» — «Есть».                                — «Так подпалим соседа!» И расходились гости удалые… — Не поминайте лихом, дорогие! Однако лихо кончилось мое, Пора повесить доброе ружье! — Примолвил тесть, очами поводя, А на стене — ни одного гвоздя. Был сатана об эту пору весел И выставил свой палец из стены. — Прекрасный гвоздь, и нет ему цены! — Сказал Ахримчик и ружье повесил. Заторопился Франсуа Рабле. — Куда? Али не густо на столе? — Пора домой! Во Францию. Толкни! — Ну коли так, учитель, извини! — И поклонился молодецкий взгляд, И метру дал пинка под самый зад. И метр летел от этого поклона До самого родимого Шинона. Ахримчик молодому, как известно, В день свадьбы подарил пустое место. Прошелся по участку Чистяков, Плевком достал до самых облаков, Вторым плевком — до самого заката: — И правда, это место пустовато. Тут не хватает яблони… На юг! …На станции с названьем «Мы гуляем» Я встретил Чистякова с попугаем. Итак, поэма описала круг. Но дальше.                 Поезд был, как видно, скорый, Проснулся Чистяков и видит: горы! — Куда я еду? — пал он с верхней полки.— И где мои родимые проселки? — И с нижней полки отвечал сосед: — Мы на Кавказе, где проселков нет.— Кавказ открылся взору Чистякова, Он возмутился:                      — Ну и поезд, друг! Тут даже полки едут бестолково: Одна на Север, а одна на Юг!..— Шашлык шипит под вечными снегами, Да вон стоят и четверо с деньгами. Никак узнали! Вон его жена! — Аи! Аи! — позвал он из окна. — Иа! Иа! — осел его поправил, Но мало удовольствия доставил, Поскольку дал понять со стороны Ослиный образ в имени жены. — Дорогу! — обезумел Чистяков И горы растолкал — и был таков. Пришел домой — ногами полон рот. Ахримчик не открыл ему ворот. — Не минул день, а полночь на Руси. Почто один?                 — Ты у осла спроси.— Осел молчал.                      Догадка посетила Ахримчика: — Тебя, никак, замстило! Так, говоришь, их четверо?                                     — Не знаю. Однажды я их видел ввосьмером. — Ну погоди!                    Ужо пересчитаю! — И кинулся Ахримчик за ружьем, И с пальца хвать, а палец обкрутился И показал ему огромный шиш. Но этим русский глаз не удивишь. — Следи за домом! — крикнул тесть и скрылся. Зять заскучал, в постылом доме тесно, И кинул семя на пустое место. — Коль нет стены, о ветер обопрусь, Коль нет жены,                      так яблока дождусь! — Вот из земли открылся на Восток Приземистый уродливый росток, И ногу об него сломал прохожий, Сбежалась любопытная толпа. — На яблоню как будто не похоже… А что Кавказ?                    — Пальба идет, пальба. Загнулся попугай у Чистякова, Да и гаданье было бестолково: Мерзавец оказался просто слаб, Из семечка-то вырос баобаб! То не былинка в поле расшаталась, То не дубинка в роще размахалась,— Пригнал Ахримчик тучу воронья, Но был один и даже без ружья. Налил вина — как в зеркало взглянул. — Иван, ты сдал! — и глубоко вздохнул. — И я! — внезапно проревел осел И этим впечатленье произвел. Победный тесть не превозмог такого И умер на руках у Чистякова. И вырос из его могилы перст, Как некий знак любвеобильных мест. Он виден был за тридевять земель, И обвила тот палец повитель. «Иван Ахримчик» на могильном камне По времени размыло облаками. Осталось только вечное «ИА» — Апофеоз ревущего осла. А что Аи?              Она пришла, поверь. Она вошла, не открывая дверь. — Ну, погуляла, ты меня прости. Зато есть баобабы на Руси. — Сменись на Анну! — было ей прощенье, А может быть, и выше — воскресенье!