Читать «После «Структуры научных революций»» онлайн - страница 219

В. К и н д и: А что вы можете сказать по поводу Мастерман, которая насчитала двадцать один вариант употреблений этого слова [231] ?

Т. К у н: Я расскажу. Это довольно давняя история. В Бедфорд-колледже в Лондоне состоялся Международный коллоквиум по философии науки. Материалы коллоквиума были опубликованы в томе под названием «Критицизм и рост знания». Поппер председательствовал, я выступал с докладом, Уоткинс выступил с комментариями, а дальше должна была состояться общая дискуссия. Одним из участников этой дискуссии была Маргарет Мастерман. Ее я никогда не видел, но слышал о ней, причем не всегда хорошее. Говорили, будто она слегка сумасшедшая. Маргарет поднялась со своего места у стены, прошагала на возвышение, повернулась к аудитории, засунула руки в карманы и начала говорить: «В моей науке, в социальной науке (она работала в Лаборатории языка в Кембридже) все говорят о парадигмах. Это – слово. Недавно я была в больнице, пролистала там эту книгу и обнаружила двадцать одно, может быть, даже двадцать три разных употребления этого слова». Вы знаете, это действительно так. Но она продолжала, и это мало кому известно, хотя в какой-то мере нашло выражение в ее статье: «Думаю, я знаю, что такое парадигма». И она перечислила четыре или пять характеристик парадигмы. Я сидел и думал: «Если бы мне дали час или полтора, я мог бы сказать все это сам». Но она все сказала правильно! В конце концов, я заявляю одно: парадигма – это то, чем вы пользуетесь, когда нет теории. Потом мы с Маргарет общались в последние дни моего пребывания на конференции.

A. Б а л т а с: Эта конференция в Лондоне состоялась в 1965 году, то есть через три года после выхода вашей книги. Как ее первоначально восприняли?

B. К и н д и: Она была опубликована в «Энциклопедии», верно?

Т. К у н: Да, она вышла в свет в 1962 году. Я говорил вам, что очень быстро подготовил рукопись после возращения из Стэнфордского центра. Надеялся, что она вызовет интерес, хотя не был вполне удовлетворен ею. Я не знал, как поступить с ней дальше. У меня появились серьезные опасения относительно опубликования ее в «Энциклопедии унифицированной науки». Хотя эта Энциклопедия пользовалась широкой известностью пятьдесят лет назад, ее репутация была основательно подорвана и она не привлекала к себе внимания. Но у меня был с ней договор.

Я посоветовался со своим другом из издательства Калифорнийского университета, как лучше поступить при данных обстоятельствах. Он сказал, что помощник директора издательства Чикагского университета Карли Боуэн очень милый человек. Предложил написать ему о своих проблемах и посмотреть, что он скажет. Я написал Карли Боуэну длинное письмо и выслал ему копию рукописи, в которую нужно было внести кое-какие исправления, не очень большие. Я изложил проблему или то, что казалось мне проблемой, и продолжал: «…эта рукопись в два раза больше, чем любая другая монография, и я не знаю, как ее сократить. Но если бы вы, независимо от «Энциклопедии», приняли ее к печати в более или менее полном виде, то для «Энциклопедии» я как-нибудь сократил бы ее». Я отправил все это во второй половине дня в воскресенье или в понедельник утором. В среду, когда я был дома в Калифорнии, раздался телефонный звонок. Это был Боуэн. «Ни о чем не беспокойтесь, – сказал он, – все будет хорошо». Потрясающе! Попытка удалась! С тех пор мои отношения с Чикаго всегда были прекрасными. Он продолжал: «Мы опубликуем ее целиком, не надо ничего сокращать». И они опубликовали ее, выпустив сначала вариант в твердом переплете.