Читать «Портулан (сборник)» онлайн - страница 44

Моя тяга к творчеству Фицджеральда украсила контору двумя цыпочками, одевающимися в стиле а-ля Гэтсби (в «личных делах» обеих дамочек в графе «профессия» напротив их длинных, как и ноги, закруглявшихся на хохляцкое «о» фамилий я собственноручно вывел «секретарь-референт»), а изобретательность развесила повсюду плакаты со словечками «инаугурация», «концепция», «плюрализм» и «секвестр». Мое тщеславие заставило стажера фирмы целый месяц рыскать по московским комиссионкам в поисках столь дорогого мне радиоприемника «Дайна» (символ прежней бедности был в конце концов приобретен и выставлен в офисе на почетном месте рядом с президентским портретом), а искреннее желание развеселить и себя, и коллег привело к появлению в команде отставного балеруна. Убедить клиентов в необходимости не только более-менее освоить грамматику, но и грациозно двигаться не составляло труда. С тех пор, скидывая на руки телохранителям пиджаки, озабоченные кандидаты под надзором бывшего солиста Большого часами занимались «постановкой корпуса» и усердно разучивали па в офисном коридоре. Как правило, головы будущих госмужей не были отягощены шевелюрами. Вот почему, распахнув двери своих кабинетов и едва сохраняя невозмутимое выражение лиц, мы имели удовольствие наблюдать, как при особо затруднительном упражнении массивный затылок очередного вип-танцора выдает целую гамму оттенков, превращаясь из бледно-розового в багровый, словно вечерняя заря над Яузой.

Наше имиджмейкерство было востребовано и на периферии: время от времени приходилось помогать местным честолюбивым князькам. Летом 2006-го вместе с угрюмым, словно медведь-шатун, паханом, с трудом поддающимся дрессировке, но, как и все сибирские руководители, сидящим на денежном мешке, я отправился окучивать дальние стойбища. Все уже было оговорено, все заучено, все готово к бою – от японских микрофонов до итальянских костюмов, отутюженных и запечатанных в водонепроницаемые чехлы. Пароходик чапал по угрюмой Лене навстречу льдам океана. Несмотря на ржавчину и закопченность, которые нельзя было вывести уже никаким авралом, эта заполненная ящиками, тюками, трубами и кусками брезента доисторическая посудина была преисполнена чувства собственного достоинства. Попыхивая жирным дымком, она удостаивала своим сиплым голосом каждую рыбачью лодку, норовившую прошмыгнуть прямо перед ее неторопливым носом. Кандидат с командой занимали единственную каюту суденышка, и меньше всего на свете мне в тот вечер хотелось быть свидетелем профессиональной проворности, с которой лукавая свора угождала своему баю, подкладывая ему под спину подушки, подыгрывая ему в карты и отвечая на вымученные шутки сатрапа искренним дружным хохотом. Под взрывы этого угодливого смеха я какое-то время шатался по палубе. Дверь в рубку была приоткрыта, оттуда пахнуло табаком; расхристанный рулевой едва касался штурвала, всем своим видом демонстрируя равнодушие к довольно ветреной погоде и к вздымающимся на волнах оранжевым бакенам, зато капитан производил впечатление интеллигентного человека – достаточно было взглянуть на старенькие очки с перевязанной нитками дужкой, которые при моем появлении он снял с носа и заботливо уложил в футлярчик. Опрятный свитер, отглаженные брюки и, что удивительно, вычищенные в этой обители машинного масла, тосола и солярки до немыслимой чистоты ботинки приветливого старикана поселили во мне стопроцентную уверенность: несмотря на явное разгильдяйство матроса и на впечатляющую волну, уже через несколько часов битком набитый людьми и грузами, скрипящий, раскачивающийся кораблик пристанет к пирсу. Когда меня пригласили войти, я все-таки зацепился за комингс, чертыхнулся и был удостоен добродушного смешка. Мне придвинули табурет и сосуд с черным дегтем, именуемым «капитанским чаем». На штурманском столике, за которым я грел руки о жестяную кружку, скрутились рулонами карты. Одной, распахнутой по столу словно скатерть, коричневой от времени и от постоянной сырости, я не мог не заинтересоваться. То была странная карта: там не оказалось ничего, кроме двух испещренных знаками и цифрами изломанных параллельных линий. Хозяин рубки, поощрив любознательность гостя новой порцией смеха, рассказал, в чем дело. Итак, передо мной лежал самодельный портулан, на котором полностью отсутствовала внутренняя территория суши – только берега, места стоянок и прибрежные глубины. Скалы и отмели изображались красными точками. Объяснивший суть портулана капитан оказался одним из тех исключительно редких в нашем заполошном мире динозавров, которых я бы назвал совершенно нормальными особями. Неторопливость, добродушие и вызывающая особую зависть у всех невротиков уверенность – подливал ли он мне своего чаю или передвигался по рубке – все указывало на то, что этот счастливчик обладал самой редкой и ценной вещью на свете, а именно – здоровой нервной системой. Между прочим, он был философом, поэтому заметил, что любой из нас по сути своей является портуланом: – Мы видим лицо человека, его фигуру, так называемые «линии берегов»; при желании можем провести рукой по этим линиям, прощупать их, обследовать их визуально, но то, что внутри, – загадка, терра инкогнита, неисследованная земля, сплошное белое пятно, не правда ли?