Читать «Польская эмиграция на нижнем Дунае» онлайн - страница 15

Он ушел, и после этого мы никогда уже не видались.

Да, поляки довольно разнообразны, и наблюдать, так сказать, невольно разные оттенки их характеров мне приходилось нередко, живя на Востоке, и я находил это не всегда безопасным, но весьма занимательным.

V

Вскоре после моего приключения с Домбровским случилась у меня другая история в том же роде с другим молодым эмигрантом. Эта вторая история началась гораздо серьезнее первой, потому что она в самом деле уже сильно раздражила, оскорбила, даже огорчила меня сердечно, а кончилась не только примирением, но даже чуть не подобием какой-то любви (если не с моей, то, по крайней мере, со стороны доброго «повстанца»).

Еще до начала крымской войны, когда я был студентом медицинского факультета в Москве, молодая, красивая и богатая тетка моя Анна Павловна Карабанова, у которой в доме я жил несколько лет подряд и которой многим был обязан, подарила моей матери очень изящную и оригинальную маленькую вешалку для карманных часов. Основание ее круглое, из розового дерева; два витых столбика, очень тонкой работы из слоновой кости, соединены наверху какою-то фигуркою, тоже из розового дерева, и на этой фигурке крючок для часов. Куплена была эта вешалка у Дарзанса. Когда молодая тетка, с которою я был очень дружен, умерла в 1859 году, мать отдала эту вещицу мне, и она благополучно странствовала со мною по разным странам и при самых разнообразных условиях. Но теперь, после жизни в Тульче, к воспоминанию о матери и о молодой и милой родственнице, всякий раз при взгляде на эту штучку прибавляется невольно и воспоминание об одном рослом, широкоплечем молодом эмигранте, об его светло-русой небольшой бородке, старом коричневом пальто и т.д., и т.д.

Один из костяных столбиков моих расшатался что-то. Я послал вешалку с нашим юношею Яни Никифоридисом к одному австрийскому столяру, чтобы он починил ее. Яни возвратился испуганный, бледный и со слезами на глазах; в руках у него моя фамильная драгоценность, изломанная вдребезги, исковерканная… Я пришел в отчаяние и бешенство.

– Что такое! Как это?.. Где? Кто?

Яни рассказал жалобным голосом:

– Прихожу к столяру; говорю с ним… Вдруг какой-то паликар, в пальто… «Это чья вещь?» – спрашивает… Столяр говорит: «Русского консула». «А! (говорит тот) русского консула!» Выхватил у меня и… раз – два… Сломал в куски…

– И ты ему ничего?! – воскликнул я…

– Ничего… – отвечал мой робкий критянин, опуская глаза…

Я чуть-чуть было не проклял его, как Галуб Тазита:

Пойди ты прочь…Ты не критянин, ты старуха!Ты трус, ты раб, ты армянин.Будь проклят! Чтоб о робком слухаНикто ко мне не доводил…

Но предпочел поскорее послать его за драгоманом.

– Идите сейчас к паше и расскажите ему все, как было, – сказал я этому драгоману с величайшим волнением. – Скажите Сулейман-паше, что я начну действовать, наконец, самоуправно… Я заплачу греческим матросам или пьяным староверам, и они за несколько золотых искалечат этого мерзавца!.. Я только что имел глупость выпустить Домбровского!.. Идите скорее!…