Читать «Полное собрание сочинений. Художественные произведения в двадцати пяти томах: Том 1» онлайн - страница 89
Максим Горький
Степь родная! От края до края Ковылем поросла ты седым;
Вольный ветер, с ним нежно играя, Над тобой мощной птицей летает И веселые сны навевает...
И плывут, и клубятся, как дым, Стаи туч с высоты голубой Далеко, далеко над тобой!..
Маленькая фея белкой взобралась на самую вершину бука и смотрела в степь. В ней догорал день, и ее край, о котором пелось, был окрашен в яркий пурпур, точно там был развешан громадный бархатный занавес и в складках его горело золото. А на пышном фоне этого занавеса рисовалась такая красивая и странная фигура кого-то с длинной палкой в руках и в белой овечьей шкуре на плечах и поясе. Она стояла на одном из тех маленьких холмиков, под которыми живут суслики и кроты, и, простирая руки к лесу, пела. Больше ничего не было видно. А когда песня, звонкая и смелая, была пропета, фее так сильно захотелось посмотреть поближе на того, кто пел ее, что она готова была побежать туда, но, вспомнив рассказы матери о том, что по степи часто ходят люди и что с ними лучше не встречаться, коли не хочешь несчастья,— удержалась и молча, не отрываясь, всё смотрела на певца. А он, кончив свою песню, взмахнул над головой палкой, свистнул и, крикнув к лесу: «Эгой! Прощай!», легкими шагами пошел туда, в степь, откуда выплывали навстречу ему тонкие стаи мутно-голубой мглы,— пошел и снова стал петь:
Тихо ветер тучки гонит, Тени их па степь упали... И ковыль головки клонит,— Это тени стебли смяли.
Тихий шорох ковыля Плавно льется в небеса, Точно чьи-то голоса
Шепчут сказки, веселя Душу юную мою.
Хищный беркут плавно вьется Там высоко точкой черной, И оттуда клекот льется, Клекот мощный и задорный. Царство силы и свободы — Степь могучая моя...
Потом слова песни сделались неслышными, в лес летели одни только звуки, и фее было сладко слушать их; а когда и они пропали, потерявшись в безграничной степной равнине, она вместе с ними потеряла и силуэт певца, утонувшего в мягком море мглы. Тогда она задумчиво спустилась на землю и тихо пошла в свой дворец; но то, что раньше интересовало ее,— игры эльфов с мотыльками, и сиянье светляков, и работа меж ветвями домовитых пауков, шорох листьев под ногою, тени мягкие на всем, и согнувшийся дугою погулять идущий гном,— всё это не останавливало на себе ее ясных глаз; она думала о том, кто так много и так славно пел там, в степи, и ей очень хотелось узнать, что это было. Вот она пришла к себе. Ее мать и сестры собирались на свадьбу к одному почтенному кроту и стали звать ее с собой, но ей не захотелось и этого; тогда мать спросила ее:
— Что ты такая грустная, Майя? Ты устала или тебя опять напугали эти старые разбойники — вороны?
— Нет, не это, мама, совсем не это!
И она рассказала всё, что с нею было, а потом спросила, что такое было это.
Сестры ее не удивились ее рассказу, они вскричали:
— Просто это чабан! а ты — дурочка! — и убежали куда-то, смеясь, бросая друг в друга цветами и крича: — Мы вас ждем!
— Да, это только чабан, моя дочка! — сказала фея-мать.— Он еще молод, должно быть, вот и распелся так; когда поживет, так разучится петь.