Читать «Полное собрание сочинений. Художественные произведения в двадцати пяти томах: Том 1» онлайн - страница 130

— Погоди же, погоди!..— уже раздражаясь, говорил Павел Андреевич.

Ему хотелось, чтобы она замолчала, не суетилась так и дала бы возможность подробно рассмотреть ее. Он медленно шел вдоль тротуара и, не сводя с нее глаз, думал о том, чем бы это заставить ее замолчать... Подать ей? Она будет благодарить. Повести ее к себе? Вот нелепость!.. И, думая так, он в восхищении повторял про себя: «Но как она красива! Ангельски, именно ангельски красива!»

— Барин! Голубчик, подай!.. Мать дома больная, братишка грудной еще, по-дай Хри-ста...

— Стой же, погоди. Я тебе дам, понимаешь? Дам! Много дам. Помолчи. Погоди. Скажи мне прежде ты откуда? Чья ты? Кто твой отец, мать? Давно ли ты это... то есть просишь?

С ее поднятого кверху личика детски доверчиво смотрели ему в лицо синие глазки и как-то невольно вызывали у Павла Андреевича некоторые смутные, незнакомые ему чувства и располагали его к исключительным поступкам. Он оглянулся вокруг... Улица была пуста, и вечер понемногу окутывал ее своей мягкой тенью. Тогда он взял девочку за руку и пошел, стараясь соразмерять свои шаги с ее торопливой, вертлявой походкой. Это ему плохо удавалось, и он сам как-то прыгал, то опережая ее, то отставая; а она семенила около него, дергая его руку и громко, на всю улицу рассказывала:

— Я ведь здешняя. Мы там живем, внизу, в слободе. Отец-то помер. От водки это. А мамка тоже померла, оттого что он ее бил уж очень. Я с теткой Нисой теперь и живу. Она говорит мне: «Коли ты, говорит, постреленок, мало насбираешь, я те за вихры отвожу». Тетка-то Ниса говорит... Сердитая тоже. Барин хороший...

— Погоди же, я сказал — дам! Но ведь ты говорила, что дома мать у тебя и брат больные...

— Это тетка Ниса велит, чтобы жалобней было. А как не жалобно, не будут подавать, говорит. «Ты, говорит, дьяволенок, смотри у меня, мало не приноси. Ври, говорит, во всю мочь... И чтобы жалобнее... а то и не станут подавать...»

Тонкий, звенящий дискант ребенка всё сильнее возбуждал в нем странные, непривычные мысли. Он шагал медленно, задумчиво, плотно закутавшись шинелью, и, вслушиваясь в музыку ее речи, подумал, что ей, должно быть, очень холодно в этот свежий весенний вечер, и, машинально взглянув на ее ноги, почувствовал, что его неприятно укололо где-то. Грязные, стоптанные баш-мачишки на ее быстро и гулко топавших о мостовую ножках широко улыбались всякий раз, когда она высоко подымала ногу, улыбались, и эта улыбка открывала маленькие голые и мокрые пальцы, покрасневшие от холода. И как она грязна и оборвана!.. Он поднял голову и посмотрел вдоль улицы.

Два ряда домов, больших и холодных, неприветливо смотрели темными пятнами окон на него и его спутницу. В их взглядах было что-то ироническое и строго определенное. И казалось, они были недовольны им, Павлом Андреевичем, за то, что он позволял так громко звенеть этой маленькой нищей.