Читать «Полное собрание сочинений. Художественные произведения в двадцати пяти томах: Том 1» онлайн - страница 114

Старый Максим, выдвинувшись из-за камней, приподнялся на руках и, задерживая дыхание, стал слушать.

— Это он поет! Это его голос, лисий, хитрый голос; он мягчит души тех, кто слышит его переливы и выкрики, а потом становится сух и остр, как звук удара кинжала о кинжал. Это он, Гватуа, поет. Скоро ли ты пойдешь? скоро ли ты пойдешь, проклятый?! — шептал Максим и скрипел зубами, напрягая зрение и стараясь сквозь мглу различить извивы тропинки, по которой ходят из деревни туда — кверху.

Там — внизу — перестали петь и играть. Песня оборвалась на половине; последняя нота ее была высока и хотела быть еще выше, но у певца недостало желания или голоса, и она порвалась как-то сразу, без эха, точно упала в быстрые струи речки и они захлестнули ее своей пеной. Струны чангури задумчиво подрожали еще немного — и тоже умолкли.

Послышался смех, ржание коня, громкое сердитое «гей!», глухо повторенное несколько раз ущельем... По камням твердо застучали копыта лошади, слышалось ее дыхание и шорох маленьких камешков, скатывавшихся в пропасть. Вот он едет! Это он, он! Старик схватил ружье, лег, положил ствол на камень и замер, считая — вот он сейчас поворотит раз, потом еще, и поедет назад, и опять вперед, вверх, и еще,— эта тропинка то и дело кружится то туда, то сюда, и каждая ее линия до поворота не больше тридцати шагов коня. До той поры, как он поравняется с дулом ружья, можно еще прочитать две коротенькие молитвы... И старик, быстро сбросив с головы папаху, стал вполголоса читать, смотря в небо и соразмеряя слова молитвы с топотом ног коня...

— Вот он!..—Молитва кончена... Руки старика крепко стиснули ружье, и он наклонился вперед, страстно желая скорее увидеть убийцу его сына. Вот он!..

— Нельзя любить человека без того, чтоб не болело его сердце...— пел всадник, вдруг вынырнувший из-за угловатого большого камня на повороте тропинки. Его конь медленно и ровно отбивал копытами и фыркал, тряся головой; густая грива взметывалась вверх и снова тяжело падала на красивую выгнутую шею. Всадник сидел в седле ловко и небрежно. Он закинул голову вверх, смотрел в небо, где много звезд сверкало ласково и ярко, и тихо пел, одной рукой держа повод, а другой отбивая такт по ножнам кинжала.— Что ты плачешь, сердце? Давай-ка полюбим другую...

Старик смотрел, стиснув зубы и постепенно наводя ружье на красивую, залитую лунным светом фигуру убийцы своего сына. Дикая радость давила ему сердце, хотелось закричать, броситься на него и кусать, рвать, мучить этого красавца, любимца женщин, такого смелого, гордого, сильного. Вано был такой же, как он.

— Э, вот ты как важно качаешься в седле! Погоди-ка еще немного. Ну, ближе, ближе!.. Проклятый!..— шептал Максим.

А тот ехал и пел:

— А если и эта обманет, мы найдем себе третью...

Старик Максим кошкой выпрыгнул из-за камней на тропинку, прямо к голове лошади, и гаркнул, взбросив ружье к плечу:

— Гамарджоба, Романоз! Что, попал, проклятый!..

Как подстреленный пулей, взвился на дыбы оглушенный и испуганный конь; дико крикнул всадник; камни из-под ног коня шумно покатились в пропасть, а за ними, жалобно заржав, сам конь и прижавшийся к его шее, крепко обвив ее руками, Романоз.