Читать «Полное собрание сочинений. Том 2. Книга 1» онлайн - страница 21

ДОЧЕРИ КАРАГЕОРГИЯ.

Гроза луны, свободы воин, Покрытый кровию святой, Чудесный твой отец, преступник и герой, И ужаса людей, и славы был достоин.

Тебя, младенца, он ласкал На пламенной груди рукой окровавленной;

Твоей игрушкой был кинжал — Братоубийством изощренный.... Как часто, возбудив свирепой мести жар, ю Он, молча, над твоей невинной колыбелью Убийства нового обдумывал удар — И лепет твой внимал, и не был чужд веселью Таков был: сумрачный, ужасный до конца. Но ты, прекрасная, ты бурный век отца Смиренной жизнию пред небом искупила: С могилы грозной к небесам Она, как сладкий фимиам, Как чистая любви молитва, восходила.

К ПОРТРЕТУ ВЯЗЕМСКОГО.

Судьба свои дары явить желала в нем, В счастливом баловне соединив ошибкой Богатство, знатный род — с возвышенным умом И простодушие с язвительной улыбкой.

ЧЕРНАЯ ШАЛЬ.

Гляжу, как безумный, на черную шаль, И хладную душу терзает печаль.

Когда легковерен и молод я был. Младую гречанку я страстно любил;

Прелестная дева ласкала меня, Но скоро я дожил до черного дня.

Однажды я созвал веселых гостей;

Ко мне постучался презренный еврей;

«С тобою пируют (шепнул он) друзья;

ю Тебе ж изменила гречанка твоя.»

Я дал ему злата и проклял его И верного позвал раба моего.

Мы вышли; я мчался на быстром коне;

И кроткая жалость молчала во мне.

Едва я завидел гречанки порог, Глаза потемнели, я весь изнемог...

В покой отдаленный вхожу я один...

Неверную деву лобзал армянин.

Не взвидел я света; булат загремел....

20 Прервать поцелуя злодей не успел.

Безглавое тело я долго топтал, И молча на деву, бледнея, взирал.

Я помню моленья.... текущую кровь.... Погибла гречанка, погибла любовь!

С главы ее мертвой сняв черную шаль, Отер я безмолвно кровавую сталь.

Мой раб, как настала вечерняя мгла, В дунайские волны их бросил тела.

С тех пор не целую прелестных очей, 30 С тех пор я не знаю веселых ночей.

Гляжу, как безумный, на черную шаль, И хладную душу терзает печаль.

Когда б писать ты начал с дуру, Тогда б наверно ты пролез Сквозь нашу тесную цензуру, Как внидишь в царствие небес.

<НА КАЧЕНОВСКОГО.

Хаврониос! ругатель закоснелый, Во тьме, в пыли, в презреньи поседелый, Уймись, дружок! к чему журнальный шум И пасквилей томительная тупость? Затейник зол, с улыбкой скажет Глупость. Невежда глуп, зевая, скажет Ум.

Как брань тебе не надоела? Расчет короток мой с тобой: Ну так! я празден, я без дела, А ты бездельник деловой.

ЭПИГРАММА.

<НА ГР. Ф. И. ТОЛСТОГО

В жизни мрачной и презренной Был он долго погружен, Долго все концы вселенной Осквернял развратом он. Но, исправясь по не многу, Он загладил свой позор, И теперь он — слава богу Только что картежный вор.

НЕРЕИДА.

Среди зеленых волн, лобзающих Тавриду, На утренней заре я видел Нереиду. Сокрытый меж дерев, едва я смел дохнуть: Над ясной влагою — полубогиня грудь Младую, белую как лебедь, воздымала И пену из власов струею выжимала.

Ю Пушкин, т 2 (кн 1).

143

Редеет облаков летучая гряда;

Звезда печальная, вечерняя звезда, Твой луч осеребрил увядшие равнины, И дремлющий залив, и черных скал вершины; Люблю твой слабый свет в небесной вышине: Он думы разбудил, уснувшие во мне. Я помню твой восход, знакомое светило, Над мирною страной, где всё для сердца мило, Где стройны тополы в долинах вознеслись, Ю Где дремлет нежный мирт и темный кипарис, И сладостно шумят полуденные волны.