Читать «Полет сквозь годы» онлайн - страница 13

— Послушай, гадина, — сказал я, — если еще хоть раз дотронешься до меня, то я всю твою поганую рожу изуродую!

— Ах! Так ты еще грозить мне смеешь, оборванец! Мне! Так на же! Получай, мерзавец!

И он закатил мне такую пощечину, что я едва удержался на ногах.

— Ну и ты свое получи! — И я ударил его наотмашь с левой руки (я левша).

Быстро вскочив, с криком «Подожди же!» он бросился вон из класса. Ребята окружили меня, хлопали по плечам, жали руки. Я чувствовал себя героем.

Через пять минут в класс вошел инспектор Свиридов, ведя за руку заплаканного и измазанного в крови Гохгейма. Свиридов тоже был для всей гимназии ненавистным человеком. Уже одна его наружность говорила за себя. Длинный и худой, как жердь, он, в полном несоответствии с фигурой, имел круглое лицо. Упитанные щеки, маленький, с тонкими губами, иезуитский ротик, почти полное отсутствие подбородка и глубоко спрятанные бегающие глазки. Подхалим перед директором и высшим начальством, он был груб и нахален со своими подчиненными. Не брезгуя подслушиванием, окружил себя фискалами.

— Это ты его избил? — спросил Свиридов.

— Гохгейм первый оскорбил и ударил.

— Лжешь! Это неправда!

— Пусть сам скажет!

— Гохгейм первым ударил, — заступился за меня весь класс.

— Молчать! — крикнул Свиридов, наливаясь кровью. — Я вам покажу, как обижать беззащитного мальчика! 

— А ты... ты знал, кого ты бьешь? Знал? — обратился он снова ко мне.

— Мерзавца, — ответил я.

— Так ты еще смеешь оскорблять его? Сейчас же забирай свои книги и вон из гимназии! Думаю, что таким, как ты, здесь больше не место! И скажи своей матери, что это она виновата, вырастив такого хулигана!

— Вы не смеете оскорблять мою мать! — взорвался я. — Не позволю!

— И ты еще смеешь так разговаривать со мной? Сейчас же убирайся, а не то сторожа позову: он тебе поможет. Ишь защитник какой нашелся!

Не помня себя, я выбежал из гимназии и помчался к Степану Афанасьевичу. Сквозь слезы, захлебываясь от подступавших рыданий, я рассказал ему все, что произошло. Он кое-как успокоил меня.

— Ну, вот что, малыш. Иди домой, маме ничего не рассказывай, а объявись больным. Завтра в гимназию не ходи. Сошлись на голову, что ли. И не ходи до тех пор, пока я не скажу. Думаю, что улажу эту неприятность.

Весь следующий день я пролежал в постели. От одолевавших меня дум голова действительно болела. Первый раз в жизни столкнулся я с такой несправедливостью. «Ну почему же я?.. Ведь я же был прав. А получилось так, что оказался виноватым. Неужели правды совсем нет? Или она есть, да не для всех?» Самолюбие мое тоже сильно страдало: мне было стыдно, что я не защитил свою мать.

«В морду ему надо было заехать! — думал я о мерзавце Свиридове. — Ну, а потом, потом что? — выгнали бы с волчьим билетом, тогда что было бы?»

Так и не додумался я тогда, есть ли правда на земле, и если есть, то у кого она...

Степан Афанасьевич, будучи близко знаком с попечителем нашего округа, все рассказал ему. Попечитель вызвал к себе нашего директора и Свиридова. Результат этого разговора был совершенно неожиданный. Вечером к нам приехал сам Свиридов и принес маме извинение, сославшись на то, что был неверно информирован Гохгеймом. Мама моя и виду не подала, что слышит обо всем этом впервые.