Читать «Поколение 700» онлайн - страница 74

«Терпила» – вспоминаю я термин из уголовного сленга. Удивительно, насколько точно некоторые жаргонные слова отражают суть явлений и процессов. Обычные, честные люди – это именно терпилы. То есть те, кто постоянно терпит, терпит все и ото всех. Тебя имеет государство – ты крепишься, обманывает работодатель – мужаешься, хамят в трамвае – сглатываешь; тебя посылают – ты улыбаешься. Человек, который все терпит, – это даже не лох, которого обманули (кинули); обмануть можно любого, даже самого крутого, но разница в том, что крутой с этим не смирится, а терпила стерпит.

Терпила – прекрасный строительный материал для любых глобальных афер, пирамид и социальных экспериментов. Поэтому, терпеть нам советуют все: и попы, и нувориши, и государство; мы им нужны такие. А если будешь безмолвно терпеть, послушно работать и правильно при этом улыбаться, то к восьмидесяти годам тебя отпустят на свободу, наградив бесплатным автобусным туром и майкой с Микки Маусом.

И недаром над вратами самого страшного концлагеря было написано не что-нибудь, а: Arbeit macht frei. При всем цинизме фашистских палачей, знавших толк в пытках, именно работу они выбрали в качестве самого бесчеловечного издевательства…Примерно так и распаляется моя злость при прохождении ненавистного Поля гнева. Когда становится совсем невмоготу, я перестаю мурлыкать: – I work all night I work all day, – и начинаю вслух декламировать любимые строки из Маяковского:

– Выньте, гуляющие, руки из брюк —берите камень, нож или бомбу,а если у которого нету рук —пришел чтоб и бился лбом бы!Идите, голодненькие,потненькие,покорненькие,закисшие в блохастом грязненькие!Идите!Понедельники и вторникиокрасим кровью в праздники!

После этого становится намного легче. Теперь меня переполняет многовековая классовая злость, сокрытая, видимо, в этом волшебном заклинании. А когда я выкрикиваю последние строки: «Понедельники и вторники окрасим кровью в праздники!», – по спине бегут мурашки, словно в мое озябшее тело вселился вольный, разбойничий дух Пугачева или Стеньки Разина.

Однако все эти метаморфозы моментально заканчиваются, едва я дохожу до офиса. Отогреваясь и отпаиваясь кофе, постепенно начинаю входить в вялый ритм безэмоциональной офисной суеты. Мне нужно продержаться очередные восемь часов трудовой повинности – не слишком торопясь все сделать, но и не засыпая на рабочем месте.

В одном часе три тысячи шестьсот секунд. В восьмичасовом рабочем дне – двадцать восемь тысяч восемьсот секунд, это легко проверить на калькуляторе, если кто-то сомневается. Секунда – это, казалось бы, совсем немного, один короткий миг. Но когда сидишь в «любимом» офисе, эти мгновения частенько приходиться подгонять и уговаривать. Вот до конца рабочего дня осталось пятьдесят минут. Переводим в секунды – три тысячи. Три тысячи мгновений, и я на свободе, – вроде бы ерунда, но как медленно они тянутся! Начинаем считать: две тысячи девятьсот девяносто девять, две тысячи девятьсот девяносто восемь… Интересно, это только я таким идиотизмом занимаюсь, сидя в офисе, или нас много? Вот уже сорок минут осталось до долгожданного окончания работы, а именно: две тысячи четыреста секунд. Две тысячи триста девяносто девять, две тысячи триста девяносто восемь…