Читать «Поднятые на белой кошме. Ханы казахских степей» онлайн - страница 9

В самой Монголии и в восточных областях Монгольской империи царевичей дома Чингизхана именовали кобегун, со времени монгольской династии Юань (1260–1368) — тайджи, словом, взятым из китайского языка [Владимирцов, 1934, с. 99, 104, 142, 144; Мункуев, 1975, с. 142–143, прим. 161].

В западных улусах Чингизидов для обозначения принцев крови употреблялись совсем иные слова и титулы. В сочинениях мусульманских авторов XIII — начала XIV вв. первые Чингизиды обычно именуются шахзаде, падишахзаде („царский сын“) или просто персидским словом песар (букв. „сын“), а для обозначения представителей династии Джучидов, Чагатаидов и Хулагуидов третьего-четвертого и последующих поколений употребляется уже тюркское слово о гул или оглан (букв. „сын“, „ребенок“), которое обычно ставится только после собственных имен принцев. С XIV века наиболее употребительным титулом каждого члена этих династий становится слово султан. Для нашей темы важно отметить, что в государствах Джучидов и Чагатайидов султаном называли и принцев крови, и принцесс; причем титул султан ставился как перед собственным именем его обладателя, так и после него.

Чингизиды составляли замкнутое высшее аристократическое сословие и своим юридическим положением резко выделялись среди остального населения страны, где они представляли правящую династию. Право быть провозглашенным ханом сохранялось только за членами „золотого рода“, для которых право на правление в силу установившейся его наследственности превратилось как бы в естественно присущий им атрибут. Только „золотой род“ давал инвеституру новому хану и принимал от него присягу. Только членам „золотого рода“ и немногим вельможам был открыт доступ к Великой Ясе Чингизхана (собрание законов и приказов) и к Алтан-дафтару — „Золотому свитку“ (официальная история ханского рода Чингизидов), которые хранились в ханской сокровищнице; (ни Великая Яса, ни Алтан-дафтар не сохранились до наших дней в полном объеме и известны лишь в пересказах и по упоминаниям). Члена ханского рода можно было предать наказанию только с общего решения царевичей, и творить суд над Чингизидом мог только сам хан или старший в роде. Свои права и привилегии Чингизиды приобретали по праву рождения независимо от экономических обстоятельств, а также нравственных, умственных и физических качеств того или иного лица. Словом, Чингизидом надо было только родиться. Родство по женской линии с „золотым родом“ не делегировало зятю никаких прав и привилегий Чингизидов, кроме почетного титула гурган — „зять ханского рода“.

Чингизиды сохранили за собой свои особые права и сословные привилегии на всем протяжении существования их царского дома в Азии. Например, в XVIII–XIX вв. в Казахских ханствах, где продолжали жить еще традиции и принципы политической идеологии степной государственности, султаны, продолжая представлять политическую элиту, не несли в то же время никаких (кроме военных) повинностей. Все Чингизиды казахских улусов имели единую тамгу и один особенный уран (пароль), выражаемый словом „аркар“, которого уже простой народ — кара-суйек — не мог употреблять. Привилегии султанов перед другими членами общества состояли также в том, что они были избавлены от телесного наказания и не подлежали суду биев (родоначальников). Простые люди в разговорах не могли называть их по имени, но вместо имени должны были употреблять слово таксыр (господин). При встрече с султаном всякий простолюдин сходил с лошади и, становясь на одно колено, приветствовал его. Султан в ответ на приветствие клал ему на плечо свою руку и отвечал „аманба“. Таким же образом поступали и в юртах. Одним из внешних признаков султанского достоинства считалась белая кошма. В общих собраниях и во всех остальных торжественных случаях все представители белой кости — султаны и ходжи — садились только на белые кошмы. Если простолюдин присваивал себе из тщеславия титул султана, то подвергался наказанию от 15 до 30 ударов нагайкою. Если же человек черной кости, выдавая себя за носителя султанской крови, женился на султанской дочери или его родственнице, его подвергали наказанию, выражавшемуся в выплате полного куна, т. е. оплаты за убийство мужчины [Зиманов, 1958, с. 187–188; Султанов, 1981, с. 143–145].