Читать «Под землей с фотоаппаратом. Рассказы спелеолога» онлайн - страница 74

Невероятно, но легенда Вахушти, кажется, подтверждается? Опытный альпинист Суджашвили с большим трудом добрался до конца цепи. По-видимому, она была достаточно прочна. Суджашвили рискнул и полез по ней. Добрался до двери, и можно представить себе его досаду, когда он увидел, что дверь открыть нельзя, что цепь прикреплена к двери и держит ее всей своей тяжестью.

Телеграмма, пришедшая в Тбилиси, взбудоражила альпинистов. Была немедленно организована экспедиция, которую возглавила Александра Джапаридзе — заслуженный мастер спорта, одна из лучших альпинисток Советского Союза. Пробравшись через ледник и крутые скалы, альпинисты вскарабкались к концу цепи. Опять дверь оказалась преградой — неужели непреодолимой? Но в двери была еще и форточка! Открыв ее, можно было втиснуться внутрь, втянуть цепь и, наконец, открыть дверь.

Солнечный свет озарил большую комнату с закругленным, как церковный купол, сводом. Пол был устлан четырехугольными сланцевыми плитками. Комната выглядела как церковь. Церковный престол, на нем старинный подсвечник, рядом иконописная хоругвь — церковное знамя. Несколько железных наконечников стрел, кучка серебряных монет и всякие мелочи, по которым можно было судить, что здесь не только молились, но и жили люди.

Археологи внимательно изучили найденные в пещере вещи. Самой ценной находкой оказалась покрытая надписями хоругвь: ей, возможно, было девятьсот лет, и уж во всяком случае, не меньше семисот. Сломанный подсвечник тоже относился к раннему средневековью, монеты, грузинские и персидские, датировались пятнадцатым — восемнадцатым веками, а по некоторым находкам можно было узнать, что последний отшельник ушел из пещеры не раньше начала прошлого века, когда легенду о Бетлеми уже считали просто красивой сказкой.

Однако пора идти. В длинную трубу фонарика скользят батарейки. Набиваю полевую сумку множеством нужных мелочей, отправляю туда же сломанные пополам свечи. За пазуху — спички в полиэтилене. Чуть-чуть нервничаю. Эти минуты, наверное, самые волнующие для всякого спелеолога. Еще все впереди, еще ничто не увидено, и можно воображать что угодно о находках, которые тебя ждут. Легкий холодок вдоль спины — не страх, а какая-то неуютность, которая исчезнет после первых же шагов.

Пора. Черное жерло пещеры проглатывает меня.

Через несколько часов я выбираюсь наружу — в порванных штанах, голодный и довольный. Кто-то сказал, что спелеолог бывает счастлив дважды — когда входит в неизведанную пещеру и когда выбирается из нее. До чего же это верно! И никакие гелектиты и сталактиты не волнуют так, как вот это пятно неба, которое сейчас только чуть-чуть светлее темноты.

Закутавшись в спальник, со свечой в изголовье, после литрового котелка чая я записываю в блокнот то, что видел внутри, и заново переживаю весь путь.

Он совсем не понижался в глубину, этот коридор, он только иногда сужался до двух-трех метров, а своды его все время сходились где-то высоко, выше десяти метров. Он был эффектен, мрачен и изрядно замусорен. Всюду валялись обгорелые палки — остатки факелов тех, кто был здесь до и после Тимура. Кое-где попадались иглы дикобраза, а круглые катышки дикобразьего помета горками лежали в углах. Не это ли добро принимали за навоз Тамерлановых коней? На стенах живыми желтыми ковриками сидели, распластав крылья, бабочки.