Читать «Побирушки» онлайн - страница 9

– Пишите! – говорила плаксиво барышня.

– О! Я буду писать… каждое мгновение… каждую минуту. Но будете ли вы помнить обо мне?

– Несносный! – сказала барышня: – для чего ты еще мучишь меня!

– О женщины! – хватив ладонью по лбу, заключил чиновник.

Чиновник был растроган. В эту минуту он ясно понимал, что «Ехал казак за Дунай» и «Прощаюсь, ангел мой, с тобою» – вещи вовсе не достойные посмеяния.

Часа в четыре он был дома.

Он поспешно принялся есть и во время еды погонял всех и вся, чтобы торопились укладывать в тарантас разные погребцы и проч. Часам к шести все это было готово. Чиновник был в легком белом пальто, на пуговице которого болтался кисет с табаком… Этим, однако, еще не вполне обеспечивался выезд из города. Нужно было заехать за Костей, который в это время был совершенно готов, постоянно толкался на крыльце, постоянно выбегал на угол, чтобы посмотреть: «не едут ли?» Отец Кости спал, и когда, наконец, в седьмом часу подъехал тарантас, Костя опрометью бросился будить его.

– Что?

– Приехали!

Пока отец вставал, чиновник ходил по залу, поправляя виски. Наконец хозяин вышел.

– А! Готовы… Я сейчас: надо на дорожку посошок… – произнес он и скрылся опять.

– Федор, – поспешно и топотом говорил он кучеру в сенях: – беги, – бутылку донского:.. Проворней!

– Да зачем это вы, право? – во всю глотку орал в зале чиновник, желая, чтобы его услышали.

– Живей, живей!

Принесена была бутылка, через час другая, через полчаса – графин водки.

– Я все делаю; я страдаю. Я мучусь… – говорил один из подгулявших чиновников.

– За что они меня тиранят? Я руку вывихнул на следствии – этого мало?

Чиновники говорили такими жалкими голосами, что у непривычного человека сердце разорвалось бы, на части.

– Скоро ли? – твердил Костя.

– Счас, счас! – нетвердо владея языком, говорил чиновник.

– Лошади готовы… устали.

– Счас, милушка… Иди сюда… – Чиновник хватал Костю за шею, тащил к себе и потом целовал мокрыми и слизистыми губами, так что Костя после поцелуя принужден был обтирать рот рукавом.

А у тарантаса в это время происходили такие сцены. Няньки вытащили ребят, сажали их на подушки, причем, держа подмышки, заставляли слегка подскакивать, приговаривая:

– Вот поехали, вот поехали…

Дети захлебывались от радости.

– Меня… меня… – пищала девочка, протягивая с тротуара руки.

– Погоди, и тебя… Ты сколько ехала; Ванечку: только посадили, опять тебя?.. Ишь завидущие глаза… – строго сказала нянька.

Девочка поднесла к глазам кулаки и залилась, а за ней заревели и все ребятишки.

Нянька расставила руки, присела и сказала:

– Слава богу!.. Дождались! Вот папенька услышит, он вас… плаксы… высекут как…

– Что такое? Кто? Передеру всех!.. – раздался голос папеньки, высунувшегося в окно.

Ребятишки утихли…

Часов в десять вечера, наконец, уселись все.

– Ты ел? – от нечего делать спросил мальчишку чиновник, весь налившись, как рак, и с трудом всползая со дна тарантаса на подушку.

– Никак нет…

– Трогай!

Уехали. Выехав в поле, чиновник сразу почувствовал потребность спасать отечество: именно в это время с особенною настойчивостию шумела у него фраза: «немедленно», и он с особенною ревностью кричал: «пашел!», но препятствия попадались попрежнему на каждом шагу. Только что они отъехали несколько верст от города и проезжали посредине небольшого подгородного сельца, как на дороге попался здешний священник: тары да бары – начались разговоры.