Читать «Плата за успех: откровенная автобиография» онлайн - страница 22

Но, конечно, когда была маленькой, ходила в садик, потом в школу – мама, безусловно, была моей опорой. Она все время заботилась обо мне и повторяла, что я родилась в рубашке, а значит, точно буду счастливой. Наверное, она была права – учитывая, из скольких испытаний я смогла выйти живой, непокалеченной и не сошедшей с ума, понимаю – меня действительно что-то берегло, видимо, та самая пресловутая «рубашка». Мой ангел-хранитель сильный.

Помню, как мама читала сказку про Дюймовочку, и когда там начиналось что-то страшное, я всегда прижималась к ней и говорила: «Мамочка, читай погромче!» А когда стала старше и уже училась в балетной школе, мама снова читала мне вслух, но уже не сказки, а учебники по истории и другим предметам. Потому что я училась с утра до вечера, по полтора часа добиралась из школы на автобусах, троллейбусах, и буквально засыпала на ходу – самой читать у меня иногда уже просто не хватало сил. Впрочем, я и под ее голос засыпала и сквозь сон бормотала: «Мамочка, можно потише, пожалуйста?» А позже просила: «А можешь читать про себя?..»

Мама, как уже говорила, привела меня в театр, отдала учиться балету, а потом, когда сказали, что у Волочковой нет данных, она по совету художественного руководителя Вагановского училища наняла частного педагога. Это была русская балерина, ученица Агриппины Вагановой Эльвира Валентиновна Кокорина – женщина, которой я невероятно благодарна и навечно обязана за свою профессию, и за свой профессионализм, за выучку. Настоящей балериной меня сделала скорее она, а не те педагоги, которые учили официально.

И все это время мама с папой тратили почти все свои деньги на оплату моих дополнительных занятий и моего становления, спасибо им огромное. А мама вообще по-настоящему заботилась обо всех мелочах, например, о том, чтобы у меня были профессиональные пуанты, а не те ужасные, которые нам выдавали в школе – от них ноги за день стирались в кровь. Помню я и тазики с марганцовкой, в которых отмачивали мои бедные ноги, и таблетки стрептоцида, которые нужно было растолочь, посыпать на мозольку и заклеить пластырем. Это все делала мама.

Вообще, мама умела заботиться обо всех – об отце, обо мне, о домашних животных. Когда мы с папой приносили кого-нибудь домой, будь то кот, собака, попугайчик Паша, хомячок Васька, за этими всеми животными потом следила мама и спасала их. Котика Маркиза, кстати, папа подарил мне на десять лет – он был белый, с огромными голубыми глазами, но, как оказалось, глухой от природы. Хотя когда я играла на пианино, он почему-то слышал или чувствовал звуки вибрации и прибегал. Помню, как папа пришел домой в спортивной куртке, с пустыми руками, и я так расстроилась – он же обещал мне котика на день рождения. И вдруг он расстегнул молнию, и из-под куртки глянули два огромных голубых глаза. Маркиз прожил целых 18 лет – с 10 до 28 лет моей жизни – и умер в Питере, в квартире на Итальянской улице, которую мне подарил Сулейман. Умер прямо у нас с мамой на руках… Это была страшная трагедия – может быть, кто-то не поймет, но для меня Маркиз был настоящим членом семьи – рыдала по нему, как не по каждому человеку рыдают.