Читать «Письма из Москвы в Нижний Новгород» онлайн - страница 62

И. М. Муравьев-Апостол

сюда я имел случаи удостовериться, что у до сельской жизни. Едучи на долгих,3 я

A naked subject to the weeping cloud, And waste for churlish winters tyranny!

Инде видел барской дом, с кровлею, отчасти обвалившеюся,без окон, без дверей: развалина не от времени, а от небрежения. Где ни спросишь о помещике, везде почти один ответ: в Питере. — Давно ли был у вас? — Или: никогда, или: давно, проездом.

Надобно признаться, что из европейских народов англичане лучше умеют и любят жить в деревнях, а что еще того похвальнее, любовь

всех

их к сельской жизни есть плод настоящего их просвещения. Совсем тому противное произошло у нас: мы с образованием начали покидать деревни, и от того у нас множество дворян, которые, по словам Ювенала, в бед-

ной пышности проживают в столицах, тогда как в поместьях своих и они бы могли жить боярами, а еще того лучше — наслаждаться жиз~ нию. Конечно, есть люди, которым должно жертвовать собою для общей пользы, — о тех ни слова; но большая часть нашей братии, как говорится, коптит небо! Не лучше ли было бы нам дома унаваживать свои нивы? Так нет! проклятое честолюбие! — «В городах ведь толпа людей: казаться выше другого». —

сем-ко и я взмощусь на плечи народу и буду

Бедняк! народ расступится, а ты — плюх! и лежишь в грязи. — Не помню, где я читал и о котором английском короле, только анекдот мне очень понравился. — Вот он: — Лорды любили еще тесниться в дымном Лондоне, а королю их это не нравилось.Он им говорил: «Государи мои! я отдаю полную справедливость вашему усердию и благодарю вас за честь, которую вы мне делаете, — наливать мне вино, распоряжать моею кухнею, держать мне стремя или носить при себе ключ от моей спальни; но... согласитесь сами, что в ваших поместьях вы как военные корабли на Темзе, а здесь в Лондоне как рыбачьи лодки в море!» — Удачное сравнение и весьма ясное для того, кому случалось видеть суденочки, которые на Неве, как челноки, чуть мелькают, тогда как на Пахре5 и они бы казались, по крайней мере, барками.

Часто врачи советуют больным своим жить в деревне для воздуха: я бы и здоровым советовал почаще жить в деревне для исправления или подкрепления нравственного здоровья. Никто не оспоривает существования тесной связи между телом и душою и что, вследствие сего, чистый воздух, какого никогда в больших городах не бывает, принося пользу физическому нашему составу, должен непременно иметь сильное влияние и на душу.

Но это еще действие посредственное, а я утверждаю, что сельская жизнь должна непосредственно излечивать многие нравственные недуги, лишь бы одержимые оными не противились предписаниям благотворной природы. Не говоря теперь о прочих болезнях, заражающих в многолюдстве, я назову только честолюбие: от него деревня — радикальное лекарство; и вот сему доказательство в повести, которую напишу теми самыми словами, коими слышал оную от соседа моего.

«Филотим родился с душею доброю и с умом, способным к истинному просвещению, но воспитание дало самолюбию его ложное направление, и он взрос и возмужал, полагая все блаженство жизни в том, чтобы достичь до такой степени, на которой любимец счастия отличается от толпы смертных — шитым золотом кафтаном и лентами. Стремление к превосходству, конечно, есть потребность души благородной, но, по несчастию, Филотим смешивал в понятиях своих превосходство с превосходительством, а Фортуна, благосклонная ко многим другим, ничем его не лучше, против него одного заупрямилась и ни в малейшем не хотела угодить его самолюбию. Такая неудача хотя во всякое время раздражала его, но пока он был еще молод, то поддерживала его надежда на лучшее счастие; когда же он переступил за тридцать и увидел, что все сверстники его ездят цугом, а он один четверней, что на всех сыплются ленты, а на него ни одна не упадает — тогда потерял надежду, и бодрость его оставила. Он изнемог под бременем гнетущей его горести: мрачная меланхолия им овладела, и бедный Филотим, унылый, бледный, не в силах уже был даже и притворно улыбаться, когда слышал о чьем-либо производстве.