Читать «Письма из Москвы в Нижний Новгород» онлайн - страница 11

Изящнейшее, благороднейшее произведение ума человеческого — трагедия — нигде так не процветает, как во Франции, и ты, конечно, не назовешь мне никого, подобного Расину, Корнелю и Вольтеру. Мольера можно по справедливости назвать основателем истинной комедии, ибо до него, не исключая и древних, не комедия была, а игрище.

В Аристофане,² например, мы видим кощунство и личности, что при всем его прелестном аттическом языке не есть первое достоинство Талии. О Менандре мы не можем судить иначе, как по холодному его подражателю Теренцию,³ в котором мы находим сплетение приключений, довольно живой разговор и чистоту слога, но ни одного настоящего комического характера.

Плаут его повеселее;⁴ но чтобы посудить о нем в сравнении с Мольером, стоит только взять характер скупого в латинском комике и сличить его с французским Арпагоном,⁵ то и увидишь тотчас, на чьей стороне гений и истинно комическая сила. — Говорить ли тебе о Лафонтене неподражаемом,⁶ и который сам никому не подражал — ибо апологи фригийского мудреца и подражателя его Федра⁷ столько же могут почитаться подлинниками относительно к басням Лафонтена, как уродливая Кастрова трагикомедия «Сидово молодечество»³ (Las moQedades d’el Cid) в рассуждении Корнелевой трагедии Сида.

Но как перечесть всех великих мастеров, прославивших век Лудо-вика XIV, которые, как теперь, так и навсегда, останутся законодателями вкуса? — Поэзия высокая, легкая, красноречие, слог повествовательный — во всех родах они сделались образцами: и мы тому языку, на котором они писали, перестанем учиться для того, что народ, им говорящий, сделался теперь нашим врагом непримиримым; для того, что нынешние французы не похожи на то, что они были прежде, и что они столько теперь отличаются варварством, сколько прежде знамениты были вежливостью нравов и образованностию ума! — Что нам до этого за дело! —

Народ одно, язык его другое. Пусть первой, подобно римлянам при последнем их упадке, погружается во мрак невежества и варварства, — язык его, подобно же латинскому, переживет народ, останется классическим и должен быть таковым для нас, поелику, случайностию ли или по выбору, но мы уже некоторым образом присвоили его себе; следственно, имея перед собою готовое руководство к усовершенствованию нашей ли-

тературы, бросить его и искать другого — нет никакой пользы. Французский язык может остаться у нас школьным, так, как все мертвые языки, безо всякой опасности для нравов. Взгляни на Пелопоннес: в Отечестве Ксенофана живут теперь Румелийцы;⁹ мешает ли это эллинистам презирать рабов Дивана?¹⁰

Очень бы мешало, друг мой, если бы нынешние греки, подобно нынешним французам, столько же были вредны, сколько презрительны, и если бы они говорили тем же самым языком, на котором писал Ксенофан, — но об этом в другое время. Исследование зла, причиненного (благодаря Бога, не России, но только так называемому у нас лучшему кругу людей) общим употреблением французского языка и французским театром, ний