Читать «Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI» онлайн - страница 243

Дмитрий Александрович Быстролетов

— Страшное и подлое было время. По улицам волокли окровавленных людей… Здесь и там находили трупы… Тысячи людей пошли на мученическую смерть… По утрам я шел завтракать в кафе и на тротуарах, и на стенах читал наскоро написанные углем или мелом надписи: «Рот Фронт живет!», «Мы вернемся!», «Смерть фашизму!»

Иногда звякнет телефон, возьмешь трубку и слышишь молодой девичий голос, полный непреклонной веры и воли, вы знаете, я бы сказал радостный, голос: «Рот Фронт живет! Да здравствует свободная Германия!» Это казалось сверхе-стественным.

Гитлеровцы напрягали все силы, чтобы ловить и уничтожать борцов, и многие из них действительно сложили головы. Но какая сила духа!

Дамы вздрогнули и поежились, испуганно повернувшись к ученому.

— Конечно, — улыбнулся тот, — и фашизм невозможен без силы духа. Я — не сторонник классовости, но позвольте сказать вам: если героями могут быть рабочие, то и интеллигенты обязаны проявлять стойкость. Они на свой манер, мы — на свой.

«Разве это возможно? И зачем?» — подумала Адриенна.

— Если мы все хотим того же, то есть добра людям, то не целесообразнее ли объединить силы? — несмело спросила она. — Вы же сами говорили, что следует искать союзников?

Ученый был поражен. Он даже вынул трубку изо рта и положил ее в пепельницу. Громко высморкался.

— Ну, это знаете ли, дорогая… это уж вы слишком… Того… Да вы просто не понимаете, о чем говорите, — он собрался с силами и снова заговорил громко и горячо, как с трибуны. — Коммунисты не могут быть нашими союзниками — они хотят руководить сами. Командовать! Знаете ли, что это значит практически? Нет? Так я вам объясню — подчинение! Вас запишут в ячейку, вы потеряете индивидуальность и станете выполнять чужие приказы!!!

Ученый сделал свирепые глаза, порывисто затянулся и с жаром заговорил снова:

— Вы обратитесь в аноним! В номер партийного билета! Нет, дорогая Адриенна, для интеллигента потеря своей неповторимой индивидуальности неприемлема: это его смерть!

Воцарилась тишина.

«Интеллигент — человек творчества, а творчество — одинокое дело! — задумчиво прошептал художник, точно беседуя с собой. — Подчинить личность коллективу — значит раствориться с ним и потерять себя, собственную инициативу, силу своего влияния на окружающих». Он вопросительно обвел глазами присутствующих.

— Меня никто не заставляет работать по ночам и сидеть без денег: я взял на себя такое бремя добровольно. Дисциплина не вне, а внутри нас.

Тут все заговорили сразу — горячо и долго, но ван Эгмонт замолк.

После приезда из Африки он съездил в Берлин, перечитал старые газеты и хорошо вспомнил все виденное в Германии. Теперь он ненавидел себя, стыдился своего поведения и чувствовал себя проснувшимся или внезапно прозревшим. Чтобы загладить прошлое, ему страстно хотелось настоящего боевого действия, именно такого, как у коммунистов, их бесстрашие покоряло, звало и укоряло. Он легко мог представить себя самого, с опасностью для жизни пишущего боевые призывы мелом на стене. Но… нет, все его существо восставало от мысли о необходимости подчиняться, выполнять какие-то приказы и ограничивать свою волю ради партийной программы, хотя бы и наилучшей в мире. Ученый коснулся того, что вопреки разуму упорно сидело в нем и было сильнее разума — ощущения независимости.