Читать «Петля и камень на зелёной траве» онлайн - страница 232

– А за что – по-твоему – его вышибли на пенсию?

– За то, что он кус не по зубам цапнул. За то, что надумал рискованные игры играть…

Я запарковал машину, взял Севкин чемодан, он – портфель и зонт, и мы пошли к входу. Толпа громкоголосых, шустрых, смуглых и рыжеватых, гортанных людей клубилась у дверей. Я не сразу понял – все они евреи.

Севка кивнул:

– Венский рейс, накатанный еврейский маршрут, – засмеялся и сказал: – Шереметьево правильно было бы переименовать в Еврейские ворота…

Зал был перегорожен фанерной стенкой, и у этой стены творился Содом – галдящие дети, бесчисленные узлы и чемоданы, собаки, ветхие старики, плачущие старухи, обезумевшие мужчины, прижимающие к груди документы и билеты, кричащие женщины, сотни рыдающих родственников и друзей.

Кто-то хохочет, здесь же обнимаются, кричат -«до встречи – даст Бог там!», передают через головы сумки, взлетает петардой пронзительный вопль, кто-то упал в обморок, грохнулась со звоном, разбилась о каменный пол бутылка водки, горестный вздох и бодрящийся голос со слезой – «пропади она пропадом, пусть вся наша горечь останется здесь!»

Открывается дверца в фанерной границе и в нее заныривает еще одна семья, и новый всплеск криков и слез, и эта закрывающаяся дверца похожа на створки крематория – она проглатывает людей навсегда. Это похоже на похороны – те, кто остался по эту сторону, уже никогда не увидят ушедших в фанерную дверь.

Туда – дочери, здесь – матери. Туда – братья, здесь – сестры.

Туда – должна была уйти Ула. А я – остаться здесь.

Крах мира. Побег. Перелом жизни. Распыл беженства.

– Ужас, – сказал я Севке, а он покачал головой.

Нет, это не ужас. Сто лет назад обер-прокурор синода Победоносцев предрек судьбу евреев в России: треть эмигрирует, треть вымрет, а треть ассимилируется и растворится. Этот ужас – для них счастье…

Я показал ему на толпу у дверцы: Ты – тоже сюда?

Севка засмеялся:

– Пока, слава Богу – нет. Я через дипломатическую стойку…

Мы постояли, помолчали, потом Севка сказал:

– Вся моя жизнь – это бесконечное питье рыбьего жира…

– Что значит «питье рыбьего жира»?

– Я в детстве много болел, и меня заставляли пить рыбий жир. А чтобы задобрить меня, за каждую выпитую ложку давали пятачок, и я его клал в копилку. Когда копилка наполнялась, мне разрешали вынуть пятаки и самому купить себе новую бутылку рыбьего жира…

Севка рывком, крепко обнял меня и пошел к стеклянной двери с табличкой «дипломатическая стойка». Он приоткрыл ее, обернулся ко мне, помахал рукой и что-то сказал, я не расслышал его слов, но мне показалось, будто губы его произнесли:

– Мне надоел рыбий жир…

42. УЛА. ПОГРУЖЕНИЕ

Обход! Обход! Обход! – зашелестели, зашумели голоса, все пришло в короткое быстрое движение и смолкло. Тяжело ворочаясь и пыхтя, полезла под матрац Клава Мелиха. Громко запела Света – она пела что-то похожее на языческую молитву-заклинание. Света была учительницей музыки, она была убеждена в своей гениальности и писала поп-оперу. Над ней жестоко издевались ученики и терроризировал директор школы. Света была уверена в их сговоре. Однажды на уроке кто-то бросил в нее чернильницей, на крик ворвался директор и грубо заорал на нее. Света вышла на улицу – раздетая, в сильный мороз, и вышагивала по городу долго, распевая свою оперу. За полгода лечения у нее нет улучшения.