Читать «Пермский период» онлайн - страница 33

Владимир Георгиевич Яськов

Что мы делали, сидючи там, наверху? Кажется, играли в карты, разговаривали, может быть, Ира показывала мне, где и что находится в Мысах. В памяти осталось ощущение громадности пространства и важности порученного дела: пожар мы высматривали в четыре глаза. И высмотрели. Где-то впереди и справа, за железной дорогой, появился какой-то дымок. Что это было — костёр? неотрегулированный дизель? — не знаю, но я с восторгом скатился по хлипким ступеням вниз и побежал докладывать: «Ура, пожар!» По-моему, тётя Тоня была вынуждена идти проверять. Никакого пожара, конечно, не было.

Часы дежурства пролетели незаметно; нас зовут обедать: скоро уезжаем. Сегодня — не вчера: ни тебе вечернего пьяного веселья, ни песен, ни плясок, ни игр. Всё трезво и буднично. Всплески несвязного разговора лишь временами оживляют прощальную трапезу. Ну, всё: пора. Пока все торопливо и шумно собираются, я успеваю десять раз выскочить на улицу и вернуться, — наконец выходим. «Спасибо этому дому, пойдём к другому», — произносит своё неизменное дед Афанасий — и многочисленная компания Сосуновых, Яськовых, Поповых, Ильинских, Смирновых вываливает на улицу. Поворачиваем направо, идём мимо вереницы одинаково тёмно-коричневых от старости изб, потом налево — к железной дороге. По пути стоит изба, в которой живёт дядивитина мама — баба Клава. Я успеваю заскочить и туда — полюбоваться на новый сруб, стоящий в ограде. Это очень красиво: изба в избе — как матрёшка.

Но вот и платформа. Покупаем в окошке твёрдые картонные билетики, величиной со спичечную этикетку, но поуже и подлиннее. Билетик светло-коричневый, испещрённый замысловатой вязью тонких линий. Внизу пробит множеством мелких дырочек. Если посмотреть на свет — они складываются в цифры: сегодняшнее число. Через пять минут со стороны Оверят подходит, замедляя ход и сопя тормозами, тупорылая электричка. Двери в вагонах открыты, на ступеньках стоят и даже сидят пассажиры — не потому что вагоны переполнены, просто кому-то сейчас сходить, а другие вышли покурить или любят проехаться с ветерком, остудить пьяную голову. Сколько этих голов, рук и ног оказывается ежедневно под колёсами, одному богу известно: эпоха пневматических дверей ещё не наступила.

Мы прощаемся, взрослые целуются и обнимаются, а я уже в нетерпении лезу по крутым ступенькам в тамбур. Минута — и электричка трогается. Тёте Шуре и дедушке с бабушкой — в Оверята, они ждут встречной. А нам — пять минут до Ласьвы и ещё пять — до Курьи, а там — автобусом до Закамска.

* * *

Когда я гостил в Оверятах, бывало, ходил с дедом Афанасием в Мысы пешком — один перегон электрички. Раз на обратном пути нам повезло: вся лесополоса  была усеяна отборными маслятами. Незаметно мы разделились — дед быстро набрал лукошко и пошагал домой, оставив меня одного: я всё не мог оторваться от этого грибного изобилия. Так, наполняя свою корзинку, я вдоль железной дороги и дошёл до самых Оверят. Войдя в избу, застал конец ссоры: бабушка на чём свет чихвостила деда за то, что бросил внука одного в лесу. Дед же весело отругивался: какой лес? Посадка вдоль железки. Ты чо, старая? Он никак не мог взять в толк её страхов, а она — его наплевательского отношения ко внуку.