Читать «Перечитывая Мастера. Заметки лингвиста на макинтоше» онлайн - страница 38

Однако дата вообще не указана. Отсутствие необходимого реквизита – даты - делает в реальности документ недействительным, а в перевернутом мире - наоборот ( - Чисел не ставим, с числом бумага будет не действительной, - отозвался кот, подмахнув бумагу…). То есть, само оформление документа превращается в издевательство над его просителем. Но самое главное – абсолютно глумливое содержание, которое не смущает чиновника, для которого форма давно уже вытеснила это самое содержание.

Вместо печати Бегемот ставит штамп «Уплочено», безграмотный по форме и бессмысленно-шутовской по сути. Парадоксальность состоит в том, что официально-деловой стиль при всей абсурдности содержания, нагромождении нелепостей и при всем комизме ситуации, отраженной в документе, воспроизводится абсолютно точно.

Само выражение «Нет документа, нет и человека», - как нельзя лучше представляет суть советской бюрократической системы, которая начала активно складываться в 20-е – 30-е г.г. прошлого века. Доверие к документу абсолютизируется, человек же настораживает, нуждается в проверках. Недоверие человеку в эпоху шпиономании становится социальным психологическим стереотипом.

В перевернутом, зазеркальном мире документ ничего не решает, превращается в фикцию, условность, объект пародирования. Достаточно дунуть на страницу и запись исчезает, сделать пасс рукой - и паспорт оказывается в ладони.

- Я извиняюсь, вскричал Коровьев, - это именно галлюцинация, вот он, ваш документ…

Контракты, домовые книги то исчезают, то появляются с новыми записями, появившимися «волшебным» образом. Резолюции ставятся сами собой «пустым костюмом». Много чего еще волшебного и интересного происходит с документами, которые не прочь «подправить», «подтасовать», а то и попросту уничтожить сама власть.

Пародируется не только роль документа, ее гипертрофирование в новой социальной действительности: чтобы пообедать в недурном ресторане, необходимо иметь удостоверение члена Моссолита. Хотя, казалось бы, какая связь? Само писательское удостоверение как документ совершенно справедливо подвергается саркастической насмешке Коровьева и его верного друга:

- Так вот, чтобы убедиться в том, что Достоевский писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы любых пять страниц из любого его романа, и без всякого удостоверения вы убедитесь, что имеете дело с писателем. Да я полагаю, что у него и удостоверения-то никакого не было! Как ты думаешь? – обратился Коровьев к Бегемоту.

- Пари держу, что не было, - ответил тот, ставя примус на стол рядом с книгой и вытирая пот рукою на закопченном лбу.

Совершенно справедливая мысль о том, что вовсе не удостоверением определяется писатель, а тем, что он пишет, вкладывается в уста Коровьева.

Объектом пародирования в романе становится так называемая «работа с гражданами» в компетентных органах. Пародирование допроса прекрасно представлено в сцене явления Алоизия Могарыча. «Чистая работа» Азазелло с Алоизием Могарычем столь убедительна, в первую очередь для самого Могарыча, что вопрос: «Все ясно?», заданный в свое время Поплавскому, можно было уже опустить. Азазелло для Могарыча не нечистая сила, а начальник, причем из компетентных органов. С таким не спорят и лишних вопросов не задают. То, что насмерть перепуганный Алоизий предстает перед ним в подштанниках среди ночи, тоже нет ничего дивного. Так и брали. Магическое переходит в обыденное, как бы сплавляется с ним.