Читать «Памяти Леонида Успенского» онлайн - страница 4
Валерий Николаевич Сергеев
Кажется, в тот же день Успенские встретились в Музее со своим давним парижским знакомым – реэмигрантом Александром Петровичем Грековым, к тому времени известным советским реставратором. Милейший Александр Петрович, мой частый собеседник, живший тогда в очень трудных бытовых условиях, поспешил рассказать своим друзьям – парижанам хоть что-нибудь хорошее о жизни в Советском Союзе и простодушно заявил, что здесь настоящие сигары – «гаваны» стоят всего один рубль за штуку. Действительно, в те годы каждом табачном киоске продавались за рубль в алюминиевых «патронах» эти самые кубинские «гаваны», очень дорогое на Западе курево для богатых, которое у нас, кажется, мало кто покупал.
Леонид Александрович дарил мне свои статьи на русском языке, публиковавшиеся в «Вестнике Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата», в котором Лидия Александровна работала ответственным секретарем редакции. Под влиянием богословских идей Успенского сложилась вся моя дальнейшая работа писателя и исследователя русской иконы. Уже в то время, живо заинтересовавшись биографией моего дорогого старшего друга и учителя, я стал понемногу записывать рассказы о нем Лидии Александровны и немногочисленные его собственные. О чем только они мне ни рассказывали! И о трудностях, с которыми воспринимались его идеи об особом языке канонического православного иконописания, и о том, как в 1945 году они приняли советское гражданство. И о том, как узнали, что едва ли не первый эшелон с репатриантами из Франции прямиком проследовал в сибирские лагеря…Рассказывали подробно и о своем житье в парижской квартирке, которую они многие годы снимали на рю Бреге 39. Помещение было мало удобным. Кран с водой первое время находился на лестничной площадке этажом ниже, уборная была внизу общая, на несколько квартир. Отопление, как и во многих домах Парижа, печное. «Но мы ценим – весело говорили они, это свое жилище за одно качество – пол у нас каменный, а прямо под нами живет русская эмигрантка – бывшая купчиха, которая страшно жарко топит, и мы пользуемся ее теплом». Впрочем, со временем Леонид Александрович устроит в своей рабочей комнате небольшую печечку для сушки олифы на иконах.
Помню, как неохотно и кратко, в ответ на мои любопытные расспросы, отвечала Лидия Александровна о родном своем дяде, революционере-террористе Борисе Савинкове, многолетнем борце против царского режима, а после 1917 года перешедшем на борьбу с режимом советским. «Обыкновенный масон, – с пренебрежением отзывалась она о нем, у нас в Праге постоянно лежал на диване и читал Библию». Но однажды в Москве, проходя вместе со мной мимо здания Комитета госбезопасности на Лубянке, она, трижды перекрестясь, склонилась у стены этого зловещего здания в глубоком поклоне, по-христиански помянув мятежную его душу.